Идальго
Шрифт:
Лично мне Манаус был интересен тем, что речка там очень глубокая, до города в мое время по Амазонке самые большие океанские корабли подниматься могли без проблем — так что если там устроит свой порт, в котором перегружать тот же каучук на суда уже морские, то получится очень даже неплохо. Тем более неплохо, что пока каучук в мире особо никому и интересен не был… кроме меня, конечно. Вот только чтобы этот каучук в Россию возить, нужен был флот, и флот не из пары десятков хреноватых бригов и полусотни гнилых шхун…
Впрочем, флот уже и в Аргентина начал довольно интенсивно строиться. Там было много очень подходящих для судостроения деревьев, а все остальное а Аргентине и в Уругвае сделали сами. Мне, конечно, было немного жалко, что аргентинцы так массово начали араукарии вырубать, но это было делом
И корабли они строили весьма современные: на верфи в Росарио (куда по рекам умудрялись дотаскивать огромные араукарии) было выстроено с десяток уже совсем больших океанских кораблей, перетаскивающих до пятисот тонн разных грузов. Мне кажется, что это были чуть ли не самые большие деревянные суда в мире: длиной кораблики были слегка за пятьдесят метров (что определялось длиной изготовленного их цельного ствола араукарии киля), но несмотря на размеры все эти суда при попутном ветре демонстрировало очень высокую скорость. Потому что на них ставилось уже по четыре мачты (причем первая была выше тридцати метров), а парусное вооружение на них ставилось такое же, как на британском «Транзите» выпуска тысяча восьмисотого года. «Транзит» славы не сыскал (со своим тридцатиметровым корпусом он оказался «маловат» для британских флотоводцев), а здесь, в Южной Америке, судно, для которого в плавании требовалось вдвое меньше моряков для управления парусами, он оказался очень даже ничего.
Как торговое судно ничего, но на них «на всякий случай» м пушки поставили, по шесть штук поставили. А решив, что такой кораблик практически от любого британского просто убежать сможет, в конце декабря сразу шесть их отправили в первое плаванье через океан. Карты ветров и течений я капитанам передал, а с остальным, надеюсь, они и сами разберутся.
Сам я, закончив все переговоры (и кое-что рассказав аргентинским металлургам) домой отправился в конце марта. Не спеша особо, и в основном под парусами домой шел. И первого апреля моя яхта вернулась, наконец, в уже родную гавань — и я узнал кое-что очень интересное. Для меня исключительно интересное и очень важное…
Глава 26
По пути домой я узнал две важные истины. Точнее, теоретически я и раньше о них знал, а вот как раз по дороге домой прочувствовал их на собственной шкуре. Первая истина заключается в том, что все, что может сломаться — сломается: спустя всего полдня после отплытия из Монтевидео железяка отключила один из двигателей и на все попытки его запустить сообщала, что «неисправность двигателя, обратитесь в сервисный центр». Вторая истина меня настигла уже в Балтике: все, что сломаться не может, тоже ломается. Где-то заклинило один из сервисных моторчиков на передней мачте и другой моторчик (а моторчики там были, очевидно, очень неслабыми) просто разорвал парус. Конечно, в комплекте яхты были и материалы для ремонта этого паруса, но они предполагали ремонт временный, лишь бы до ближайшего порта дотянуть, где парус следовало просто заменить… но я не мог себе представить хотя бы одного порта на планете, где можно было бы заменить дакроновый парус. Самое противное заключалось в том, что переведя управление парусом в ручной режим и сначала запустив его подъем, я заклинивший мотор все же разблокировал и после этого разорванный парус все же удалось спустить — но дальше им пользоваться (по крайней мере до того, как хотя бы попытаться его починить на берегу) стало абсолютно невозможно. И мне очень сильно повезло, что случилась эта неприятность уже в Балтике и у меня (точнее у железяки) все же получилось яхту из Копенгагена довести в Петербург, на что ушло почти двое суток…
А когда яхту рабочие уже затащили в эллинг (на что у них ушло вообще-то меньше часа), ко мне в гости пожаловал Александр Христофорович и принес
То, что яхта уже стояла в эллинге, мне задачу немного все же упростило: я в ручном режиме поднял все паруса чтобы они просохли, выкинул в корзины все хранящиеся в холодильниках продукты и приказал мужикам их куда-нибудь убрать и поскорее сожрать, отключил все сервисные системы кроме системы управления электропитанием от внешнего источника, заблокировал двери в рубку, вздохнул поглубже — и помчался на вокзал. С собой я захватил вообще все лекарства из судовой аптечки — и, собственно, всё. А уже садясь в поезд внезапно подумал о том, что некоторые вещи нужно было пораньше «придумывать»: при том, что обычные поезда между столицами шли около шестнадцати часов, а два курьерских вообще за двенадцать этот путь пролетали, новости из города в город доходили хорошо если через сутки, а из Подольска в Петербург — уже почти через двое. Хотя, по словам Александра Христофоровича, уже и до Подольска железная дорога успела дотянуться…
Мне повезло в том плане, что ехал я как раз на «экспрессе» — но времени подумать о том, что я еще «забыл» внедрить, мне хватило. Это же нужно быть полным идиотом, чтобы при наличии электричества уже в промышленных масштабах забыть про хотя бы телеграф! Но это потом, сейчас для меня важнее было побыстрее в Подольск добраться. Глупо звучит, но я очень хорошо помнил, как мама говорила, что ей меня рожать легко было потому что отец сидел в приемной роддома и она об этом знала…
Ну что, приехал я в Подольск вовремя. То есть даже с большим запасом по времени: Маша сказала, что ей до родов (по словам врачей) еще пара недель осталась. И я эти две недели (на самом деле, как оказалось, десять дней) больше ни о чем и не думал: гулял с женой по небольшому парку, разбитому неподалеку от нашего нового дома (причем в парке были посажены сразу довольно большие липы и он казался «довольно старым»), разговаривал с ней о всяком разном. И попутно занимался «обустройством быта», вспоминая о вещах, остро необходимых при наличии в доме младенца. А получить эти вещи в «материальном воплощении» мне сильно помогало наличие строящегося паровозного завода, который еще даже не достроили — но на котором парочка механических цехов уже заработала (на них изготавливались разная нужная для основного производства оснастка). Так у меня появилась удобная деревянная детская кроватка, прогулочная коляска (на этот раз — металлическая), образовался запас стеклянных бутылочек с латексными сосками. Ну и, конечно же, появились одеяльца, пеленки, распашонки, прочее все, младенцу необходимое. А электрическое освещение в доме и изначально было поставлено.
Так что когда двенадцатого апреля на свет появился Евгений Александрович, у меня уже все для его встречи было подготовлено. То есть я считал, что все возможное подготовлено и сам настроился на то, что буду жене всячески помогать — но почему-то до начала мая я пребывал в каком-то счастливом обалдении и вообще ничего в доме делать не мог толком. Хорошо еще, что Маша с помощью тещи сама тщательно все подготовила и даже набрала приличную команду помощниц, которая (под руководством все той же тещи) обеспечивала нормальную жизнь…
Все закончилось тем, что теща меня просто «выгнала из дому» заниматься делами уже отнюдь не домашними: все же государь император мне Подольск «подарил» не для того, чтобы я тут наслаждался тихим семейным счастьем. То есть не только для этого — и я начала мая я продолжил обучать русских офицеров всяким нужным штукам. Это было несложно, так как в Подольске была Бенкендорфом открыто «Высшее железнодорожное училище», в котором уже обучались разным вещам человек тридцать, и училище это располагалось в десяти минутах пешком от моего дома.