Идеал
Шрифт:
Я напряглась. Тот самый друг и возлюбленный, который не признает Заклейменных.
Он с надеждой смотрел на меня.
– Я только что приехала, я ничего не слышала о ней, – ответила я, стараясь защитить себя, думая про себя: из того, что она Заклейменная, еще не следует вывод, что я непременно тоже.
– Ничего? А? Вот ее фотография. – Он следил за мной, пока я разглядывала фотографию: вдруг мне что-то припомнится. – И вот мой телефон. – Он вручил мне клочок бумаги со своим именем и номером. – Если что-то услышите о ней, если кто-то о ней заговорит, скажет, куда она могла уехать, – пожалуйста, позвоните мне. Я очень хочу ее найти.
– Зачем? – холодно спросила я.
От такого
– То есть как?
– Зачем вам понадобилось ее искать?
Неужели он рассчитывает, что я добуду ему информацию и он сможет напустить стражей на беглянку?
– Потому что я ее люблю, – ответил он, заклиная меня взглядом. – И очень за нее волнуюсь. – Он огляделся осторожно и продолжал, понизив голос: – Я знаю, кто она … что с ней … понимаете? – Он посмотрел прямо мне в глаза. – Мне кажется, она побоялась мне сказать, но меня это не беспокоило, я давно знал и нисколько об этом не беспокоился, то есть беспокоился, конечно, за нее, это вовсе не мешало мне ее любить, наоборот, из-за этого я, наверное, еще больше ее любил. – Щеки его снова вспыхнули, парень засмущался. – Мне важно, чтобы вы поняли, я против Заклейменных ничего не имею. – Опять его взгляд заметался по коридору. – А главное, необходимо, чтобы это поняла Лиззи. Вы мне поможете?
– Ладно. – Я нахмурилась: совсем не такую версию изложила мне Мона, и мне бы не хотелось увязать в чужих отношениях. Противный голосок в моем мозгу все переспрашивал: не подстава ли это? Он использует меня, чтобы найти Лиззи, и сдаст ее? – Но я вам уже сказала: мне про Лиззи ничего не известно.
Где-то за углом хлопнула дверь. Мы оба тревожно оглянулись.
– Пожалуйста, не говорите Моне и другим, что я сюда приходил. Мне в этом отделении бывать не полагается, Лиззи дала мне пропуск, когда мы встречались. Это … это пусть останется между нами, – попросил он.
Таким серьезным он выглядел, таким обеспокоенным, таким искренним, что я готова была ему поверить. И он вроде бы предлагал соглашение: я никому не расскажу о нем, а он никому не расскажет обо мне. Я поспешно прикрыла дверь, соображая, не стоит ли все же поговорить с Моной. Его история противоречила ее версии, но я только что сюда приехала, не хотелось оказаться вовлеченной в словесную войну, тем более в историю, которая меня вовсе не касалась.
В итоге я пожала плечами и пошла в кухню, решив про себя, что об этом можно больше не думать.
Первая большая ошибка.
– Долго ты возилась! – заявила Мона, едва я переступила порог. – У нас уже и обед почти кончился.
– Извините, – ответила я. – Просто я давненько уже не мылась так, чтоб каждую минуту не дергаться, вдруг стражи явятся.
Все рассмеялись, сгрудились вокруг меня. Тут были и другие Заклейменные, кого я не видела накануне, они тоже подошли познакомиться. Ивлин непременно хотела показать мне акробатические трюки и пустилась колесом через всю комнату, ее мать, Корделия, никак не могла ее остановить.
– Ты уж прости, – сказала Корделия, устраиваясь возле меня. – Ивлин живет тут с двух лет, она всегда возбуждается, когда к нам попадают новые люди, это случается так редко.
– Все в порядке. Славная малышка. – Я улыбнулась, в глубине души жалея беднягу.
– Добро пожаловать. – Теплые руки Бахи сжали мои ладони. – Хорошо спала?
– Лучше, чем раньше, – улыбнулась я. Действительно, пусть мне снова снились кошмары, все лучше, чем у деда на ферме, где тревога ночь напролет не давала уснуть. И тут же мне стало стыдно: отсыпаюсь, а дедушку тем временем мучают в замке из-за меня.
– Отлично. Тебе, конечно, надо было отдохнуть после такого путешествия. Мы ведь все прошли через то же самое, не забывай, мы понимаем, как трудно адаптироваться. На это нужно время, и мы тебе поможем. Оставайся с нами сколько захочешь.
– Спасибо, – ответила я.
Бахи неожиданно захлопал в ладоши:
– Так, ребята. Спасибо, что собрались в свой перерыв, а что касается тех, кто прогуливает работу: Эдди вас убьет, так что не вините потом меня. – Он грозно глянул на Мону, одетую в форму уборщицы: та снова смеялась. – Давайте покажем Селестине Норт, чем мы тут занимаемся.
Стулья и диванчики сдвинули, образуя круг. Я оказалась рядом с Моной. Кэррик остался стоять за пределами круга, руки сложил, прислонился к стене: лицо серьезное, все время настороже.
По другую сторону от меня села Келли.
– Надо нам с тобой поболтать, – оживленно сказала она, подмигивая. Она пожала мне руку.
Я поняла, как напрягает Кэррика желание его матери вернуть все и сразу: она так счастлива вновь обрести сына, она хватается за любую связь с ним. Адам, устроившийся рядом с женой, слегка похлопал ее по колену: видимо, призывал соблюдать спокойствие. Она извинилась и отпустила мою руку.
Роган прятался в темном углу, как и прошлой ночью, пристроился на кресле-мешке, компьютерная игра под рукой. Но все же он сдвинулся поближе, смотрел, что у нас происходит, и в итоге сосредоточил все внимание на Кэррике, следя за каждым его движением.
– Многие присоединяются к нашему племени – иногда они потом уходят, но всех принимают с любовью и распростертыми объятиями, – заговорил Бахи. – Прежде чем я стал Заклейменным, в прошлой моей жизни, когда я был ученым, мне довелось много путешествовать по лабораториям, по заводам всего мира. – Я понимала, что он обращается непосредственно ко мне, что все это адресовано главным образом мне. – Этого мне теперь больше всего недостает: сойти с трапа самолета, вдохнуть воздух новой страны, почувствовать, как опаляет меня жаркое африканское солнце. – Он замер на миг, уйдя в воспоминания, и все терпеливо ждали, вероятно тоже погрузившись в ту пору свободы, которую мы принимали когда-то как само собой разумеющееся. – Но, я считаю, удачно, что теперь я могу делиться опытом этих путешествий с теми, кто такого опыта не имел. – А это уже предназначалось Ивлин. – Например, африканское племя бабемба вполне могло бы кое-чему научить цивилизованные народы. Это племя верит, что каждый человек от природы хорош, каждый хочет лишь безопасности, любви, мира и счастья. Но порой в погоне за этими насущными вещами человек допускает ошибку. И если с кем-то случается такая ошибка, этого человека выводят в центр поселка. Все бросают работу и собираются вокруг, все принимают участие в чудесной церемонии: каждый соплеменник рассказывает этому оступившемуся собрату, что хорошего тот успел сделать в своей жизни. Всё припоминается, каждая хорошая черта, каждое доброе дело. Под конец устраивают праздник, и так этого человека символически и буквально принимают обратно в племя.
– Это чудесно, – мечтательно пробормотала я. Вот если бы …
– Самое мое любимое, – откликнулась Мона.
– Итак, Леннокс, ты у нас новичок. Встань, – приказал Бахи.
Лоркан, Фергюс и Кэрри поддержали его подбадривающими кликами. Леннокс, ухмыляясь, выдвинул стул и сел в центре комнаты. Изображая рок-звезду, помахал нам, будто со сцены, будто нас тут – тысячи зрителей.
Ивлин запрыгала на месте, непременно хотела начать первой:
– Когда Леннокс к нам пришел, он был очень добр ко мне. Носил меня на закорках, играл: он папа-обезьян, а я малышка. – Леннокс явно смутился. – И я никогда раньше не слышала, чтобы человек мог прорыгать весь алфавит подряд.