Идеальная пара
Шрифт:
– Она вспоминает обо мне?
Доктор Фогель пожал плечами как нахохлившийся журавль.
– Постоянно. – Скорбное выражение его лица давало понять, что он слышал о Роберте Вейне гораздо чаще, чем ему хотелось.
– А что именно она обо мне говорит?
– Я не могу вам рассказать. Мисс Лайл – моя пациентка, понимаете? Но здесь несомненно присутствует очень сильное чувство. И я бы сказал, несколько… двойственное.
– О ради Бога, доктор, – воскликнул Вейн, – мы все грешим такой раздвоенностью чувств! Она по-прежнему меня любит? Меня интересует только это! – Он сам удивился, как он решился задать подобный вопрос
Доктор Фогель, кажется, совсем не удивился. Он спокойно закурил свою трубку.
– Мой дорогой мистер Вейн, – сказал он, – вопрос вовсе не в этом. – Он пристально посмотрел на Вейна сквозь кольцо дыма. – Я думаю, главный вопрос в другом: любите ли вы ее по-прежнему?
– Что за дурацкий вопрос. Конечно, я люблю ее! – закричал Вейн, и это было правдой. Какие бы разногласия ни существовали между ними, несмотря на разочарование и чувство вины, которые омрачали их счастье в Америке, это было единственным, помимо его таланта, в чем он был абсолютно уверен.
Фогель кивнул, будто ждал от Вейна именно такого ответа.
– Достаточно ли вы ее любите, чтобы отказаться играть с ней вместе?
Вейн уставился на Фогеля, как будто тот сошел с ума.
– Почему, черт возьми, я должен это делать?
– Потому что это слишком большое бремя для ваших отношений. Любовники, партнеры, соперники – потому что вы именно соперники, вам ведь это известно: вы оба жаждете внимания, похвалы, лестных отзывов и всего прочего… Вы играете одновременно слишком много ролей.
– Вы не понимаете, доктор Фогель, – сказал Вейн излишне громко, – Фелисия ни за что не откажется играть со мной. В наших отношениях это для нее важнее всего…
Фогель радостно закивал, будто Вейн подтвердил его точку зрения.
– Нет, – сказал он, – я могу понять. А для вас это тоже важнее всего?
Вейн смотрел на Фогеля с такой злобой, что даже не услышал, как открылась дверь. Инстинктом актера он почувствовал появление Фелисии.
– Привет, Лисия, – сказал он, не оборачиваясь. – Мы как раз говорили о тебе.
– Ну, конечно, милый! – По ее тону было видно, что она не представляет себе, чтобы они могли говорить о чем-то другом. – Хотя больше похоже, что вы кричали, судя по тому, что я слышала. Как я выгляжу, Робби, дорогой?
Он повернулся к ней и удивленно заморгал глазами. Он был готов к самому худшему. В конце концов, эта женщина только несколько недель назад пыталась покончить с собой. Однако вот она стоит перед ним, изысканная и прекрасная, как будто собралась войти в зал нью-йоркского ресторана и лишь задержалась на ступенях лестницы на несколько минут, чтобы каждый мог ее увидеть.
Он знал, что должен был бы испытывать радость, облегчение, но вместо этого его охватило уныние. Фелисия жалкая, бледная, изможденная и страдающая пробудила бы в нем беспокойство за нее, но Фелисия, прекрасная, как всегда – даже более прекрасная, чем всегда, если возможно было быть прекраснее – и безупречно одетая, опять показала ему, что между ними ничего не изменилось. Она заставила его пережить этот ужас, поставила его в дурацкое положение, и вот она здесь, само воплощение здоровья и красоты, застыла в дверях, будто в ожидании аплодисментов.
– Ты выглядишь очень хорошо, любовь моя, – сказал он, чувствуя, что не такого комплимента она ждала.
– Спасибо, – холодно поблагодарила она. – Похвала сэра Хьюберта [26]
– Конечно. – Вейн приблизился к ней, держа букет цветов перед собой как щит, и поцеловал ее в щеку. Теперь, когда он был совсем близко, он разглядел знакомые признаки напряжения – страх в глубине ее глаз, жилку на шее за ухом, которая всегда подергивалась, когда Фелисия бывала расстроена, легкое дрожание губ, которое большинство мужчин находили сексуальным, но он-то знал, что это все от нервов. Вейн почувствовал, как в нем растет злость на всезнайку Фогеля. Если Фогель считает, что Фелисия отдохнула и расслабилась, то, значит, он ничего не понял. Она просто разыграла спектакль, чтобы убедить его в том, что ей стало лучше. Уж кто-кто, а Вейн отлично знал, как хороша она бывала в таких ролях – он ведь сотни раз выходил вместе с ней на сцену. Она актриса, Фогель! Лучше, чем ты можешь себе представить. Самая лучшая!
26
Сэр Хьюберт де Бург – персонаж пьесы У. Шекспира «Король Иоанн».
Он презирал себя за то, что испортил ей спектакль – потому что это был, без сомнения, хорошо поставленный спектакль, с импровизированным диалогом, который не пошел, потому что он неверно подал свою реплику. Он вздохнул, положил цветы и, обняв ее, нежно поцеловал в губы.
– Ты выглядишь очаровательно как никогда, дорогая, – сказал он, вложив в эти слова как можно больше чувства. – Боже, как я скучал по тебе!
– Вот так-то лучше. – Она грациозно опустилась на диван и показала ему на подушку рядом с собой. Доктор Фогель остался стоять, сведенный на время до положения статиста. – Ну а теперь расскажи мне, чем ты занимаешься.
Он послушно сел рядом с ней. Поджав под себя ноги, так что стали видны ее колени, Фелисия удобно устроилась на диване, безупречно играя роль искусительницы. Вейн был готов аплодировать ее игре, и вместе с тем весь этот спектакль вызывал у него отвращение. Ну что ж, сказал он себе, чудесных исцелений не бывает. Фелисия была тем, кто она есть, – и он тоже.
– Особенно ничем, – сказал он. – Хандрю. Обедаю чаще у Бруксов – они шлют тебе свои наилучшие пожелания. Знаешь, я наелся авокадо на всю оставшуюся жизнь. А как у тебя дела?
– Я божественно провожу здесь время. Мы так мило болтаем, не правда ли, доктор?
Фогель улыбнулся и кивнул. Фелисия открыла пачку сигарет и подождала, пока Вейн достанет зажигалку, даст ей прикурить и закурит сам.
– Садовник-японец кланяется мне каждое утро и спрашивает про «мисси Райл», – сказал Вейн. – Или по крайней мере мне кажется, что он это говорит. Я думаю, он тоже скучает по тебе.
Она засмеялась.
– Милый мистер Фудзита. Такой приятный маленький человечек, все время кланяется и говорит нараспев, как хорист из оперы «Микадо». [27] – Она широко улыбнулась доктору Фогелю, как бы вовлекая его в разговор.
27
Комическая опера У. Гилберта и А. Салливана.