Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Шрифт:
Другой момент, который также дает большое преимущество
ученым-экономистам в сравнении с другими обществоведами, — это
нормативный подход и способность к точной экспликации заявленных
нормативных суждений и ценностей, к измерению соответствующих
показателей. Последние выступают здесь, как правило, в форме
функций «полезности», «общественной пользы» и т. п. Сколько бы ни
иронизировали аутсайдеры по поводу «примитивности» и «плоскости»
экономических
198
представления, допускающие рефлексию, уточнение, концептуальное
обогащение, — это всегда большое преимущество над расплывчатыми
сугубо гуманитарными рассуждениями об «истинных ценностях», тем
более, нередким полным отказом от таких суждений, релятивизмом
под масками «объективного», «ценностно-нейтрального»,
«мультикультурального» и «политкорректного» принципов.
Обществу и государству нужна от социальной науки прежде всего
помощь в понимании и решении практических проблем, в том числе
в «лечении» типовых социальных недугов, таких как кризисы,
деградация институтов, асоциальное поведение, насилие, преступность,
наркомания, попытки самоубийства и т. п.
Социальные исследователи воспринимаются извне как эксперты по
состоянию общества и культуры. Хотят они того или нет, но к ним
относятся, как к врачам (экспертам по человеческому организму). Если
же врач отказывается судить о том, что такое здоровье, твердит, что не
верит ни в какие измерения, которые «слишком упрощают
непомерную сложность происходящего в организме» (т. е. и от
градусника открещивается), а вместо диагноза болезни представляет
запутанные рассуждения о неоднозначности представлений о том, что
такое болезнь и здоровье в разных культурах и эпохах, то люди пойдут
к другому врачу — с четкими взглядами, современной
диагностической аппаратурой, способностью указать на причины
болезни и предложением ясного курса лечения.
Таким образом, имеются вполне очевидные достоинства
современной математизированной экономической
теории —
основания и средства многосторонней экспансии на «чужие»
предметные области:
широкие и гибкие понятия и модели рационального выбора,
игры и правил игры, полезности, стратегий, интересов,
стимулов, обменов, рынков, ресурсов, издержек, а также
контрактов и институтов в социологизированных версиях;
умение операционализировать такие общие понятия
в применении к конкретным задачам (в том числе далеким от
классических экономических) и имеющимся наборам
численных данных;
владение
рафинированными математическими методами обработки
данных и проверки гипотез;
смелость нормативных суждений — постулирование
критериев оптимальности (общественной пользы и проч.)
в сочетании с умением переводить социальные проблемы
в исследовательские задачи, а результаты решения последних
— в конкретные практические рекомендации.
199
Нет ничего удивительного, что ученые-экономисты с такой
внушительной экипировкой отважно и нередко успешно вторгаются
в области, традиционно считавшиеся епархиями социологии,
правоведения, политических наук, психологии, истории.
Уязвимость «прогрессорства»
Также повсеместно самими «жертвами экспансии» такой
империализм отторгается. Почему?
Экономисты в данном случае напоминают прогрессоров из
романов Стругацких, особенно тех, которые удивляются, почему
народы других планет так упорствуют, когда их волоком тащат
в светлое будущее. Впрочем, в данном пункте аналогия явно хромает:
никого и никуда экономисты не тащат, скорее, совершают вылазки
в чужие экзотические территории за ценными экспонатами, особенно
не интересуясь отношением к себе безнадежно отсталых туземцев52.
Если от фантастики обратиться вновь к геополитической модели,
то экономический империализм на нынешней стадии — это даже еще
не колониализм, а нечто вроде Королевского географического
общества, где джентльмены-путешественники хвастают друг перед
другом теми редкостями, которые они сумели добыть в далеких
враждебных странах, населенных невежественными дикарями.
Если где-то этот начальный этап демонстративного презрения к
доморощенным «достижениям» туземцев преодолевается, то
начинается стадия «колониальная». Тогда с «туземцами» —
представителями захватываемых дисциплин — приходится уже
общаться на постоянной основе, как-то находить общий язык.
Впрочем, апломб колонистов отнюдь не исчезает, они понимают
по-своему свою «миссию белого человека», начинают навязывать
туземцам свои стандарты жизни и мировоззрения. Действительно, при
всяком дисциплинарном империализме, например экономическом,
всем смежным дисциплинам пытаются навязать свой экономический
же стандарт — методологический индивидуализм, идеи рационального
выбора и расчета полезности, собственные численные методы. Ясно,