Идет зеленый шум

Смирнов Алексей Константинович

Клятов, кряхтя, начал подниматься с матраца, но Андреев усадил его обратно.

– Нет-нет, отдыхайте. Я справлюсь сам. Говорите адрес, и, если там что-то осталось, привезу в целости и сохранности. Давайте же, говорите адрес.

6

Оставшись в одиночестве, Александр Терентьевич повернулся на бок и попытался заснуть. Сон не шел; в мозгу роились ошметки планов и намерений, а моральный императив настойчиво звал куда-нибудь зачем-нибудь. Тревога, отчасти укрощенная спиртиком, ненадолго отступила; на первый же план вышла лихорадочная жажда деятельности, болезненное желание что-то - неважно, что сделать, чтобы окружающий мир сделался более комфортным и не было после мучительно больно за личную пассивность.

Однако делать было нечего, он сделал все, что было в его власти. Обмен состоялся, деньги - за пазухой, до места проживания добрался без потерь, Андреев уехал и - чем черт не шутит может даже привезти предательски оставленную мебель. Можно спокойно лежать и отдыхать, но именно отдых-то и невозможен, какой может быть отдых, когда тебя точит желание вскочить и бегать без всякой цели взад-вперед по комнате в надежде отвлечься от адского пламени, что угрюмо тлеет глубоко внутри и не погаснет вовеки. Поэтому Александр Терентьевич, пролежав не более десяти минут, решительно встал и осторожно выглянул в коридор. Неплохо бы добавить, но как попросишь о таком людей совершенно незнакомых, пусть и дружелюбных, как уверял его Андреев? И выйти на угол нельзя: послав Андреева за вещами, Клятов связал себя известным обязательством хотя бы дождаться этого доброго человека и поучаствовать в разгрузке собственного скарба. Если он отправится на поиски очередного стакана, это может закончиться потерей благорасположения единственного человека, которому он сейчас может довериться. Нет, придется потерпеть. А вдруг повезет, и в коридоре он нарвется на кого-то столь же хлебосольного, сколь и Андреев? Мысль показалась Клятову дельной, и он потащился на кухню. На кухне стоял лысый старик в джинсовом комбинезоне и что-то варил себе на плите в жестяной кружке.

Александр Терентьевич откашлялся. Старик подпрыгнул, обернулся и вытаращил на Клятова глаза.

– Здравствуйте, - поздоровался тот.
– Я ваш новый сосед...Клятов Александр...- в последний момент что-то удержало его от упоминания отчества. Вероятно, все-таки сыграло свою роль подсознательное соображение, что типы с подобным лицом, не говоря уже о запахе, называться по отчеству права не имеют.

Дед заколесил к Александру Терентьевичу, приблизился, остановился, заглянул в глаза.

– Я прошу меня великодушно извинить, - произнес он пискляво, - но вы, случайно, не алкоголик будете?

Вопрос был оправданный, и даже риторический, но Клятов все равно не ждал, что спросят так вот, в лоб. Он сделал глотательное движение, молча кивнул и одновременно пожал плечами.

– Ах, какая удача!
– воскликнул старик и сунул для рукопожатия дряблую ладошку.
– Прошу любить и жаловать: Дмитрий Нилыч Неокесарийский. Простите мою бесцеремонность, но до сих пор у нас в квартире не было своего алкоголика. А без них коммуналка вроде бы уже не коммуналка - вы согласны? Вы не обиделись?

– Нет, что вы, - Александр Терентьевич изобразил на физиономии улыбку.
– Если вы так вот сразу про все догадались, то нельзя ли...

– Конечно!
– всплеснул руками Неокесарийский.
– О чем разговор! Прошу, прошу в мои хоромы...Сейчас вот только с вашего позволения выключу мою стряпню...

Старик выключил газ, схватил ошарашенного Клятова под руку и потащил прочь из кухни. Разум Клятова отказывался правильно оценить происходящее. Можно, скрепив сердце, допустить, что квартиранты ощущают некоторую недоукомплектованность в смысле пьющего люда, но мысль об их единодушном восторге казалась совершенно дикой. Дмитрий Нилыч, приговаривая по пути : "Уж чем богаты", провел Александра Терентьевича в комнату, где можно было запросто задохнуться от книжной пыли. Такого количества книг на такой маленькой площади Клятову видеть не приходилось.

– Вы, наверно, доктор наук?
–

почтительно осведомился Клятов.

– Нет, любезный, какое там!
– рассмеялся Неокесарийский.
– Я простой библиофил, собиратель всякой всячины. Все собираю и собираю, и не могу остановиться. Каждое утро, как проснусь, корю себя - ну зачем, скажи на милость, тебе эти горы и залежи? В могилу-то не возьмешь, а оставить некому. Полежу так, посокрушаюсь - и опять за свое.

Дмитрий Нилыч с виртуозностью ужа подлез под готовую рухнуть книжную стопку и вытащил на Божий свет графинчик с малиновым содержимым. Клятов переминался с ноги на ногу, не смея сесть. Неокесарийский, спохватившись, бережно усадил его на тахту и поставил под нос высокую граненую рюмку мутного стекла. "Что мне рюмка", - подумал АлександрТерентьевич с досадой, следя, как дед целится из графинчика и медленно нацеживает свою плюшкинскую наливку.

– Извольте отпробовать, - старик неуклюже поклонился и чуть попятился.

Клятов прижал руки к груди:

– Не знаю, как вас благодарить...- схватил рюмку и залпом ее опустошил. Наступило, как он и предполагал, разочарование: напиток на поверку оказался слабеньким, градусов двадцать, и впридачу тошнотворно сладким.

– На здоровье, - просиял Неокесарийский и тут же налил еще. Александр Терентьевич довольно кашлянул: двадцать плюс двадцать - уже сорок. Выпив, он слегка разомлел и позволил себе светский вопрос:

– А что, Дмитрий Нилыч (вот! уже и развязность проступает! ), вы, небось, тоже стихами увлекаетесь?

– Как же не увлекаться?
– Старика вопрос не удивил. Он порылся в книжном завале, вынул томик, раскрыл и прочел: - "Пробирается медведь сквозь лесной валежник, стали птицы громче петь и расцвел подснежник!" Просто, бесхитростно, а пробирает до костей! Вы, кстати сказать, не за подснежниками пожаловали?

– Что?
– растерялся Клятов.

Неокесарийский усмехнулся и махнул рукой:

– Не слушайте, это стариковское. Нас тут собралось двенадцать месяцев, вот и забываешь порой, где быль, а где сказка. Вы сами увидите и, смею допустить, удивитесь.

Александр Терентьевич раскрыл было рот для нового вопроса, но тут со двора донесся бодрый автомобильный гудок. Неокесарийский заковылял к окну, выглянул и сообщил:

– Похоже, по вашу душу - Андреев с какими-то вещами. Не с вашими ли?

Клятов, будучи связан по рукам и ногам отлучкой Андреева, не знал, чему он больше обрадовался - вещам ли, свободе ли.

– С моими!
– он поспешил к выходу.
– Я извиняюсь...

– Что вы, что вы!
– старик возмутился.
– Не смею задерживать. Увидимся вечером, за ужином. Полагаю, в вашу честь будет устроен маленький фуршет.

Неокесарийский произнес это с мелким нечаянным смешком - довольно гнусным, но Клятов не придал этому значения. Он вышел в коридор и увидел, как Андреев, пригласив в помощники шофера маленького грузовика, заносит в помещение многострадальное бюро - многострадальное в одном воображении Александра Терентьевича. Предмет был цел и невредим, и в той же мере сохранились все прочие вещи.

– Я ваш должник по гроб жизни, - промямлил Клятов, бестолково перемещаясь в пространстве и создавая самозваным грузчикам очевидные неудобства.

– Забудьте, - отозвался Андреев, отдуваясь.
– Между прочим, ваше прежнее жилище занял очень неприятный тип. Вот кто будет должник...

– Что он вам сделал?
– спросил Александр Терентьевич испуганно.
– Это Пендаль. С ним опасно связываться.

– Не хватало, чтобы он что-то сделал, - хмыкнул Андреев.
– Просто выполз на тротуар, вел себя вызывающе...Черт с ним, это не ваша забота. Держите сдачу, - и он сунул в руки комок пятидесятирублевок.
– Я поменял, вы не в претензии? Курс вполне приличный.