Идти полным курсом
Шрифт:
Торжествовать победу было рано, и боцман снова принялся подгонять канониров; но те и без того летали, как на крыльях. Карфангер зычным голосом скомандовал брасопить реи и ставить все паруса, кроме лиселей. Отведя «Мерсвин» на добрую милю к югу и оказавшись вне пределов досягаемости, он положил судно в дрейф.
Сквозь скрип рангоута со стороны алжирца доносились дикие крики и проклятья пиратов, лихорадочно суетившихся вокруг бесформенной груды остатков такелажа. Они явно пытались поставить запасную фок-мачту. Штурман встревожился.
— Что у вас на уме, капитан?
— Хочу раз навсегда отучить их от обычая нападать
Ян Янсен онемел. Он сам не раз доказывал, что не из робкого десятка, но вот сейчас идея капитана показалась ему слишком легкомысленной и безрассудной. И потому он острожно заметил:
— Не сердитесь, капитан, но я бы хотел заметить, что мы волею Провидения необыкновенно удачно выбрались из переделки. И не стоит без нужды искушать судьбу. Ведь даже у самого искусного ткача нить временами рвется, а то, что приносит прилив, с такой же легкостью уносится отливом.
В голосе Карфангера прозвучал металл.
— Штурман, на судне командую я, а ваше дело — выполнять приказы.
С этими словами он обернулся к команде, сгрудившейся на палубе и крикнул:
— Удача любит храбрых! На волков с зайцами не ходят, поэтому я предлагаю тем, кому не по себе, спуститься вниз. Но только в Кадисе им придется сойти на берег и поискать себе другое судно. Тем, кто остается на палубе и у орудий, хочу объяснить мой замысел. Мы подойдем к алжирцу с носа, где нет пушек, и всадим в ватерлинию по залпу сначала правого, а потом левого борта. Десяти зарядов хватит, чтобы отправить их корабль в гости к морскому черту.
— Или наш, — недовольно буркнул кто-то, но себе под нос, чтобы не услышал даже боцман, не говоря уже о капитане. В конце концов, одно дело защищаться, спасая свою жизнь и добро, и совсем другое — атаковать, пусть даже морских разбойников, которых сам Господь велел топить при любой возможности. Но на судне слово капитана — закон, не подчиниться ему нельзя, и «Мерсвин», взяв курс вест, описал вокруг пиратского корабля, увалившегося под ветер, широкий полукруг.
Карфангер велел зарифить паруса, и его судно малым ходом прошло примерно в полукабельтове от носа алжирца, что увеличило точность орудийного огня. Хотя пираты встретили «Мерсвин» дикой пальбой из полусотни мушкетов и аркебуз, полуфунтовые ядра которых продырявили грот-марсель, это не помешало боцману и его канонирам разрядить пушки правого борта в носовую часть пиратского галеона.
Окутанный клубами порохового дыма «Мерсвин» тотчас развернулся против ветра, так что алжирец теперь дрейфовал прямо на него. Когда дым рассеялся, выяснилось, что только два восемнадцатифунтовых ядра из пяти попали в ватерлинию; этого было мало. Но на этот раз «Мерсвин» почти не двигался, и залп орудий левого борта оказался более прицельным: ещё четыре ядра продырявили корпус пиратского корабля и внутрь его неудержимыми потоками хлынула вода.
Гамбуржцы снова отошли от пиратского парусника, чтобы канониры могли в безопасности перезарядить орудия. Карфангер не сомневался, что после третьего залпа с пиратами будет покончено. «Мерсвин» ещё раз проделал тот же маневр — в носу алжирца стало на несколько дыр больше. Пираты вновь открыли бешеный огонь из мушкетов и аркебуз, пули щелкали вокруг, впиваясь в рангоут и переборки. команда «Мерсвина» поспешила укрыться за фальшбортом, ничком попадав на палубу.
Когда пальба утихла, один из упавших
На палубе «Мерсвина» все затихло. После грохота недавнего боя тишина казалась непереносимой. Никто даже не смотрел в сторону пиратского корабля, стремительно погружавшегося в пучину; умолкли победные крики. Украдкой кое-кто косился на капитана, по-прежнему стоявшего на юте. Сняв шляпу и опустив голову, он медленно сошел на палубу и приблизился к погибшему, которого товарищи уже уложили на крышку люка. Чувствуя, что все взгляды направлены теперь на него, Карфангер стянул с плеч свой плащ, накрыл им покойника и, повернувшись, хотел отойти в сторону, как вдруг дорогу ему преградил Михель Зиверс.
— Постойте, шкипер! Мой отец погиб по вашей вине.
Карфангер поднял взгляд на матроса, на голову выше него.
— Эти слова ты мог бы оставить при себе, Михель Зиверс. Но я не держу на тебя зла: гибель твоего отца и для меня тяжелый удар. Посмотри на мой плащ — в нем две дыры от алжирских мушкетных пуль; будь стрелки удачливее, я лежал бы сейчас рядом с твоим отцом. Но Господь решил иначе… О выплате вашей семье за потерю кормильца поговорим в Кадисе, сейчас не до того. Обещаю не поскупиться.
Михель Зиверс не унимался, но Карфангер не стал с ним препираться, а приказал брасопить реи и идти к тому месту, где над пиратским кораблем сомкнулись воды океана. Там на волнах, среди обломков рангоута и пустых бочонков, болталась большая шлюпка, едва не опрокидываясь: десятки барахтавшихся в воде разбойников пытались ухватиться за борта, а сидевшие в шлюпке отбивались веслами.
— Вы собираетесь вылавливать этих разбойников из воды? — удивился штурман.
— Разумеется.
— Чтобы потом их перевешать?
— Ни единый повешен не будет, — отрезал Карфангер. — Я их отправлю в Алжир, где обменяю на наших пленных земляков. Сейчас выкуп каждого из них обходится «кассе восьми реалов» в добрую сотню талеров. Пусть об этом подумает каждый, кто сомневается в правильности моих действий и в необходимости в третий раз атаковать алжирцев.
Солнце давно клонилось к закату, когда «Мерсвин» лег наконец на прежний курс. В трюме кроме двадцати трех пленных пиратов сидел и Михель Зиверс. Того по приказу Карфангера заковали в цепи. Сын погибшего плотника, вопреки приказу капитана не трогать безоружных алжирцев, набросился на них и отцовским топором зарубил шестерых. Капитан дал ему время до Кадиса подумать, требовать ли ещё каких-то денег, или на этом успокоиться.
Остальным было обещано двойное жалованье.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Пока «Мерсвин» под всеми парусами поспешал на юг, погруженный в глубокие раздумья капитан расхаживал по палубе. Нелепая гибель корабельного плотника омрачила радость по поводу блестящей победы. Да ещё этот бунт Михеля Зиверса! На море приказ капитана — закон, он может требовать беспрекословного повиновения. И все же между ним и командой заметно стало охлаждение. Как будто никогда они не рисковали жизнью и не попадали в передряги круче этой… Что же ему теперь покаянно бить себя в грудь и признаваться: «— Да, третья атака была ошибкой, и в гибели плотника виновен тоже я!»?