Иду на вы
Шрифт:
– А свары меж ними не выйдет?-усомнился Свенальд.
– Кабы упились, то вышла бы, но без медов обойдется.
– Ладно,-согласился воевода.-С поминальным пивом тоже повременим до Кенугарда. Скажи-ка лучше, что с моим сыном? Был ли знахарь?
Спегги припомнил, как наложенные им прежде травы придирчиво разглядывал полянский ведун. Вслух хвалить не стал, но головою покивал одобрительно. После понюхал рану, промыл, да смазал уже своим густым, пахнущим мёдом зельем.
– Был,-отозвался горбун.-Сказал, что тревожиться не о чем, но велел пять ден лежать да сидеть,
– Вот и славно,-Свенальд не сумел скрыть облегчения.-То Ульфу лишь на пользу. Глядишь, от безделья думать начнёт. Пойду-ка проведаю его. Тут без нас управятся. Ты со мной?
Спегги кивнул, и перехватив секиру у обуха, поспешил вослед за воеводой. Однако, не успели они отойти и на полусотню шагов, как увидали спешащего им навстречу воина из своих, из нурманов. Приглядевшись, узнали Гуннара, мужа зрелого, повидавшего немало битв. Чуть сутулясь, он бежал размеренным широким шагом, и тем походил на волка. Был он хоть с непокрытою головой, но в кольчуге, а у пояса придерживал рукой длинный варяжский меч. И всё же, когда добежав, стал напротив Свенальда, то дышал ровно, не запыхавшись. Едва склонил голову, признавая старшинство ярла, и не дожидаясь вопроса, молвил:
– Весть у меня важная. Дозор наш в лесу древлянского лазутчика взял. Тебе видеть его нужно. Спешно.
Воевода переглянулся со Спегги, кивнул, соглашаясь, но с места не тронулся.
– Весть важная. Однако, к чему спешить?
– Лазутчик тот обликом степняк, хотя говорит, будто послан конунгом Малом. Одет богато. Ехал верхом не таясь, но не от реки, а из леса. Наших увидав, страха не выказал, и когда вязали его, не противился, а велел тут же вести его к тебе, либо к Хельге. С собою же у него меха и серебро, да ещё грамота.
– Где он теперь?-спросил Свенальд.
– В длинном доме его стерегут двое воинов.
– Видал ли кто, как вели пленника?
– Нет,-улыбнулся довольно Гуннар.-У дозорных хватило разума привести его окольно, в обход полян.
Воевода пихнул несильно локтём Спегги.
– Что мыслишь?
– Мыслю, что нам и впрямь стоит поспешить,-ответил горбун.
Так и поступили. Втроём скоро дошагали до нурманского стана.
Оставив Гуннара у дверей, Свенальд велел ему никого покуда не пускать. Сам же, вместе со Спегги, вошёл в длинный дом. Там, со скрученными за спиною руками, сидел на лавке полонённый чужак. Одет он был нарядно - поверх шёлковой рубахи чёрная, шитая серебром парчовая безрукавка, на голове шапка из волчьего меха, а на ногах сыромятные хазарские сапоги. В этаких одеждах тайком во вражий стан пробираться несподручно.
На столе, поодаль от него, лежала переметная сума, а за нею кривой арапский кинжал из узорного булата, сабля в богатых ножнах, колчан со стрелами да хазарский лук без тетивы. А вовсе в стороне - обёрнутый тесьмой козий пергамент.
Воевода обогнул стол, и усевшись напротив степняка, первым делом сорвал тесьму со свитка. Однако, развернув, глянул лишь мельком, да отдал грамоту Спегги - пертолмачить с греческого. Сам же молвил по-свейски:
– Назови своё имя, воин!
Пленник, ежели и уразумел сказанное, то ничем себя не выдал. Смолчал. Тогда Свенальд повторил то же по-полянски.
– Зовут меня Ильфатом, воевода,-ответил степняк.-Родом я из Хазарии, но уже пятое лето обитаю в Искоростене при купце Годиме.
– Ты, я гляжу, знаешь меня?
– Прежде слыхал,-не стал отрицать Ильфат.-Да, и видать доводилось. На торжище в Киеве.
Свенальд кивнул - могло такое быть - и отослал прочь двух своих воинов, что по сию пору молча стояли за спиною у пленника. Когда же те вышли, вновь обратился к Ильфату:
– Ты не похож на лазутчика.
– Верно,-согласился он.-А потому не похож, что я - посол. К печенегам.
Свенальд вытянув из-под рубахи свой оберег, молвил негромко:
– Говори.
– Всё скажу, воевода! Но, не велишь ли прежде размотать мне руки? Затекли.
– Стерпишь,-так же тихо отозвался Свенальд.-А я, остерегусь покуда.
– Воля твоя,-хазарин едва заметно улыбнулся.-Храбрый славно погибает. Осторожный долго живёт. Мудрый живёт долго и славно. Что ж, слушай...
* * *
Речь свою Ильфат вёл обстоятельно. Свенальд, слушал его не перебивая, но оглаживая мьёльнир, сощуренными очами глядел зорко, силясь не только услыхать, но и узреть кривду. Однако, ни по облику, ни по повадкам так и не сумел уяснить лукавит ли с ним хазарин.
Наконец тот умолк, а воевода всё не спешил обмолвиться ни единым словом. Сидел недвижно, так что со стороны могло почудиться, будто задремал. Но нет - обернулся вдруг, глянул на Спегги, и кивнув на грамоту, спросил коротко:
– Что?
Горбун, вновь свернув пергамент свитком, положил его на стол.
– Если грамота не подложная, то пленник не лжёт,-ответил он по-свейски.-Мал ищет союза с печенежским ханом против Хельги и Кенугарда.
– Ведомо ли тебе,-Свенальд сызнова поворотился к Ильфату,-как мне взять Искоростень?
– Расщепить тын греческими пороками,-ответил хазарин и покачал головой.-Но у тебя нет ни пороков, ни умельцев их мастерить. А без них, воевода, с тем войском, что есть у тебя, мне не ведомо как взять град. Однако, брать придётся. Ежели ныне Ольга отступит ни с чем, то будущим летом узрит под стенами Киева древлян в союзе с печенегами. Да, и с ними ли одними?
– Ты мог бы нам пособить,-голос у Свенальда сделался вкрадчив.-Вернись в Искоростень. Слукавь. Скажи, будто попал с отроком в засаду, да насилу уберёгся. Ночью же открой нам ворота.
– Я сумею вернуться. И слукавить сумею. Ни Мал, ни Годим, ни кто другой не распознают кривды. Однако, тайно впустить вас мне не под силу. Ворота стерегут словно любимую белую верблюдицу кагана. Даром, что стража у ворот из ополченцев, но Ставр спуску им не даёт.
Помолчав немного, воевода вдруг повелел Спегги развязать пленника. Тот рассёк узел его же джамбией, и размотав верёвку, остался стоять у хазарина за спиною.
Дождавшись, покуда Ильфат разотрёт затёкшие руки, Свенальд продолжил: