Иду на Вы
Шрифт:
А потом все внимание его переключилось на хана Белдуза. Светловолосый, с бородкой и усами цвета спелой пшеницы, он был без серебряного наличника. Утепленный изнутри мягким войлоком, тот лежал рядом.
Вот он, самый ненавистный враг, сидит прямо перед ним, в дорогих доспехах, с круглой бляхой на груди, а убить его не убьешь. Как?
Стрелой? Так до лука еще добежать надо. И ослабил на время отдыха тетиву Узлюк. Сразу видно – опытный стрелок, у него даже один глаз все время прищурен, словно он постоянно ищет цели или уже прицеливался… Нет, стрелой никак не выйдет!
Тогда – саблей? Опять не получится – ведь налима греют над огнем на своих саблях, поганые. Погреют, погреют, потом нанижут на ивовый прут и опять жуют…
На елку, под которой они сидят, что ли забраться и, прыгнув на шею хана, как рысь-пардус, перекусить горло?.. Но его самого еще до того, как на первую ветку залезет, и саблями, и стрелою…
Одно утешение было у Славки – хан то и дело морщился от боли в руке.
– Ядовитые зубы у этого русского змееныш-ша что ли были? – даже прошипел он однажды, и Славко подумал о том, что знай он заранее, то и правда дал перед этим укусить себя гадюке или наелся бы бледных поганок…
«Эх, нож бы засапожный сюда! – мечтательно вздохнул он, видя, как дергается вверх-вниз кадык пьющего из бурдюка хана. – Лучше бы мне Онфим его, чем крест, привез! И дед Завид тоже хорош – забрал у меня мой, отцовский! А то бы – р-раз, и нету Белдуза! Уж я бы не промахнулся! Опыт есть… Никто в веси не может метать ножи так метко, как я!»
Весь этот опыт Славки заключался в том, что, выпросив однажды у Милушиного мужа засапожный нож, он собрал всю детвору, нарисовал на маленькой дверце низенького амбара статной женщины фигуру половца и решил продемонстрировать свое мастерство. С криком:
«Бей половца!» – он метнул нож. И надо ж такому случиться, что в этот самый миг дверца открылась и в ней возникла вытаскивающая за собой тяжелую корзину хозяйка... Не будь ее, нож бы, конечно, вонзился прямо в сердце половца, а так… Как говорится, и смех и грех…
Хорошо еще дело было не летом, а осенью, когда уже надевают более-менее плотную 26 одежду…
На дикий вопль женщины, решившей что в нее угодила вражеская стрела: «Половцы!
Половцы!!» – всполошилась вся весь. Тревога была страшной. По лесам разбежалась разве что не вся округа.
Дед Завид после всего собрался запороть Славку до смерти. Но Милушин муж, чувствуя перед тем свою вину – как-никак это он дал нож мальчишке, уговорил, чтобы ему самому позволили выпороть Славку. Он бил вроде бы не сильно. Так ему казалось, потому что Славко упорно молчал. Но ведь рука-то у него была кузнецкая! А Славко молчал, потому что отец успел завещать ему жить по закону и совести. И коль он нарушил закон, то по совести обязан был молчать. Словом, когда Милушин муж увидел, что нарисовал на том месте, на котором Славко не мог сидеть потом месяц, то от жалости пообещал собственноручно выковать и подарить ему засапожный нож. Но – только когда тот поумнеет!
«И почему я до сих пор не поумнел? – с досадой вздохнул Славко. – Привез бы тогда мне сегодня Онфим не крест, а нож. И уж тогда, Белдуз, ничего бы тебя не спасло!»
В этот момент хан несколько раз кряду произнес имя Мономаха, и Славко насторожился.
А не засаду ли они держат тут их князю? Дед Завид, бывало, рассказывал, что Мономах не любит ездить с большой охраной. И вообще оружие и княжескую одежду он возит за собой в телеге, беря первое в случае опасности, а вторую надевая только въезжая в город… И еще дед говорил, что потерять Руси сейчас Мономаха – все равно что лишиться собственной головы.
А не обезглавить ли решили одним ударом Русь половцы?
Хан Белдуз у них самый отчаянный, с такого станется…
«Ну что ж, – решил Славко, – тогда пусть поживет! Если только Мономах появится, я сразу выскочу, крикну ему о засаде, и он сам расправится с моим кровным врагом! Меня, конечно, сразу убьют…»
Замечтавшись, Славко представил, как будет встречать его, героем, родная весь: в повозке с зажженной в скрещенных руках свечой. Как будет заламывать руки, вспоминая, что это он спас ее сына, Милуша. И сокрушаться, что не успел выковать засапожный нож ее муж. Как запоздало будет рыдать, прося прощения и твердя, что так не ценил Славку, дед Завид. И сам Мономах своими руками наденет на его теплую шею золотую наградную цепь – гривну…
«Бр-рр! Почему она такая холодная?» – вдруг чуть было не взвизгнул Славко. И только тут обнаружил, что задремал, а за гривну принял упавший на него с куста комок снега…
Оглядевшись, он понял, что комок упал не случайно.
Прямо под куст, за которым он прятался, кто-то бросил голову налима. Очевидно, она была так страшна, что даже стрелок не рискнул съесть ее… И тем не менее Славко поглядел на нее с благодарностью – ведь не будь тогда у него на спине этой рыбы…
«Надо быть внимательней! – обрывая себя на посторонней мысли, решил он. – А то Белдуз такой гривной наградит, которая петлей называется, да на этой же елке повесит. А если еще и признает меня, – любой покойник тогда мне позавидует» Нет, надо тихо лежать и выполнять поручение старшего, то есть деда Завида. Это тоже будет по закону и совести.
Половцы здесь, а значит, он должен терпеливо ждать, когда они уйдут восвояси, либо…
«Либо, – опять стал своевольничать Славко, – найти-таки способ убить хана или попытаться разузнать, что они тут задумали!»
Чем дольше лежал под кустом, наблюдая за половцами, Славко, тем все больше и больше не мог ничего понять.
Не отдыхать же они сюда и налима есть в конце концов пожаловали?
Тогда зачем?
Он мучительно искал ответа на этот вопрос, присматриваясь к каждому взгляду, прислушиваясь к каждому слову врагов, но это еще больше запутывало его.
В довершение всего среди бела дня откуда-то издалека послышался волчий вой. Его сменил второй, более близкий. За ним – где-то совсем рядом – третий…
«Что это? Волки луну с солнцем перепутали?» – удивился Славко, однако Узлюк неожиданно, задрав голову, тоже завыл по-волчьи. И тогда он понял, что это – дозорные половцы подали своим какой-то сигнал, а тут ответили, что слышали.
– Уходить надо, хан! – опуская голову, с тревогой в голосе сказал Узлюк. – Там что-то случилось!
– Но выли не по три раза, а только по одному. Значит, это всего-навсего кто-то едет!