Иду на Вы
Шрифт:
Скорее всего, несколько дружинников едут выполнять поручение своего князя. Да только почему-то не очень торопятся…
Славко свернул к берегу, нашел колышек, от которого змеилась веревка и, отдирая ее ото льда, направился к проруби.
Половцы… Жестокий, дикий народ! Совсем только недавно перестали сырое мясо есть.
Ничего святого для них нет. Понаставили в Степи каменных баб и молятся им. Все бы им резать, губить, жечь… Дед Завид говорил, правда, что есть среди них и свои – христиане. Но таких Славко не видел ни разу. Встречал злых и не очень, умных, как княжеский тиун, и глупых, которых проще простого провести вокруг пальца, бешеных и равнодушных, но таких, чтоб с крестом на груди и которые молились бы истинному Богу…
Правда, он и сам уж забыл, когда последний раз по-настоящему молился Христу. Нет, не вместе со всеми, каждый день, повторяя вслед за дедом Завидом слова знакомых молитв. А сам, – горячо веря, что Бог слышит и обязательно поможет ему? После того как Бог не спас его отца и не вернул из половецкого плена мать, кажется, ни разу… Его сердце словно закаменело от всего, что пришлось пережить ему за свои двенадцать зим. Он перестал ждать хоть какой-нибудь помощи от Бога и надеялся теперь только на самого себя. И это была его тайна, о которой в другой раз он побоялся подумать бы даже один, здесь, посреди ночи.
Однако сегодня, вспомнив о ней, Славко вдруг с последней надеждой посмотрел на небо. И перед тем как потянуть на себя вершу, непослушными на морозе губами прошептал такую молитву, за которую любивший порядок во всем церковном дед Завид наверняка наградил бы его подзатыльником:
– Господи, не себе, а людям ведь есть нечего… благослови!
А дальше случилось то, что может произойти разве что в самом счастливом сне.
Он поднимал вершу, но та, чем больше уходило из нее воды, почему-то не легчала, как все, а наоборот, будто бы даже становилась тяжелей. Уж кто-кто, а Славко понимал, что это могло значить!
Руки его лихорадочно задрожали. Изо всех сил он вытащил вершу на лед, приоткрыл крышку и тут же захлопнул ее, увидев черную, не меньше своей головы, морду какого-то чудовища...
Что это – водяной?!
В уме вихрем пронеслись все те недобрые слухи, которыми, как любой омут, славилась в округе эта заводь.
Но Славко давно уже забыл, что такое страх. Тут же придя в себя, он чуть приоткрыл крышку, внимательней посмотрел под нее и засмеялся.
Да это же сом!
Но сом спит в это время. Значит, налим? Но разве налимы бывают такими огромными? Да какая разница – сом, налим! Главное – теперь веси целую неделю будет что есть!
Боясь упустить налима, который мог внезапно начать бороться за жизнь и, оказавшись на воле, прыгнуть к спасительной воде, Славко оттащил вершу как можно дальше от проруби, почти на центр реки. Здесь он, дивясь ее тяжести, вытряхнул рыбину на лед, и не успела та даже забиться, глуша, стукнул топориком по голове.
С минуту Славко смотрел на налима, длина которого была чуть меньше его самого. А затем ноги его сами пустились в пляс.
– Эге-ге-й! – радостно закричал он, поднимая с деревьев перепуганных ворон. – Эге-ге-гее-ей!!!
Вдоволь наплясавшись, Славко снова опустил вершу в воду и вернулся к своей добыче.
– Голова – на одну уху, хвост с печенкой – на другую! Остальное – нажарим, напарим, напечем! – с восторгом прошептал он и озадаченно почесал себе затылок прямо через заячий треух: – Только… как же я тебя такого до дома-то дотащу? А вот как!
Не долго думая, Славко рванул с себя пояс, который хоть немного удерживал тепло, просунул его под жабры рыбины и забросил ее себе через плечо на спину.
Мороз сразу пополз под овчину, принялся леденить тело своими холодными мокрыми пальцами, но что было Славке до этого, когда теперь вся душа его радовалась, пела, плясала!
С трудом различая в посеребренной тьме, куда идти, он вскарабкался на невысокий берег и вдруг замер, увидев прямо перед собой выросшую словно из-под земли долговязую фигуру половца.
– Жить хочешь? – нещадно коверкая русские слова, шепотом спросила эта фигура.
– Да… – тоже шепотом, растерянно ответил Славко.
– Тогда – тс-сс!
Луна слегка осветила плоское лицо степняка, прижимавшего палец к губам. Славко, едва увидев его, сразу понял, что этот половец – из числа самых глупых.
За спиной дернулся и задвигал жабрами, видать, не до конца оглушенный налим.
Он словно подсказывал Славке, что надо делать.
И тот, несмотря на опасность положения, даже усмехнулся про себя.
Ну, с этим половцем, посланным, очевидно, своим ханом узнать, кто там так веселится на реке, он справится без особого труда!
– Ладно-ладно, – торопливым шепотом согласился он. – Только для этого…
Славко, пряча, втянул голову в плечи и выставил вместо нее налимью морду:
– …я превращусь в рыбу!
Он часто так делал, развлекая малышей, после того как Милушин муж приносил с охоты зайца или рысь…
На половца это произвело такое впечатление, какого не ожидал даже Славко.
Увидев вдруг вместо человеческого лица страшную рыбью морду с длинным усом на подбородке, закрывавшую и открывавшую рот в такт словам, которые говорил Славко, с воплем: «Оборотень! Человек-рыба!», он заметался по берегу и полетел вниз, прямо в прорубь.
– Спасите! Помогите!.. – послышались оттуда его захлебывающиеся крики.
Славко хотел засмеяться и скорее уйти, чтобы унести налима, и предупредить своих о появлении в здешних краях половцев, но тут услышал голос, от которого у него внутри все оборвалось:
– Я с-сказал, чтобы все было тих-хо, а вы ч-что наделали?
Это был голос, который он узнал бы из сотни, тысячи голосов…
Славко поднял на него глаза и впервые за долгие годы ощутил чувство липкого страха: прямо перед ним было… две луны!
Одна по-прежнему неподвижно стояла над лесом, а к другой, которая двигалась, как живая, подъехали два всадника: