Иду на Вы
Шрифт:
Изо всех сил бросались на них половцы, но те выстояли, заставив волну первых всадников приостановить свое страшное движение. Сзади на нее нахлынула, напирая и давя своих же, вторая волна.
Половецкое воинство смешалось, чуть отхлынуло…
И снова ринулось вперед.
Теперь его вело одно лишь яростное отчаяние, и от этого второй натиск оказался еще более страшным, чем первый… Судя по замелькавшим в гуще половецкого войска блестящим доспехам и стягам, уже сами ханы ринулись в бой. И гибли один за другим…
На какое-то мгновение показалось, что пешцы не выдержат. Разорвут строй. Прогнутся.
Побегут.
– Княже, не пора ли ударить и нам?! – не выдержав, воскликнул в волнении Ставр Гордятич.
Он уже с готовностью схватился за рукоять своего тяжелого меча и с вопросительной мольбой посмотрел на Мономаха.
Но тот только сдвинул брови и снова устремил свой взгляд туда, где решался исход сражения.
А там русские пешцы, как ни трудно пришлось им, и на этот раз выстояли и заставили вражью конницу опять смешать свои ряды.
Половцы снова отхлынули назад и, толпясь, закружились по полю. Но их скачка была уже совсем не такой бешеной, как перед началом битвы.
Тут уже даже молодым дружинникам, для которых этот бой был первым, стало видно, как устали их кони.
А какой половец без коня? Не зря тогда говорили, что степняк не сделает без него и двух шагов…
Половецкое войско в третий раз двинулось на строй русских пешцев. Но теперь шло оно вяло, как в спячке. Ноги их вконец обессилевших коней подгибались, и напрасно всадники нещадно стегали их своими плетками…
Расчет Мономаха пойти в Степь ранней весной, а не осенью, оказался верным.
Наблюдая за боем, он словно провел видимую лишь ему одному черту и, как только половцы переступили через нее, произнес первые слова за все это время:
– А вот теперь – пора! С Богом!
И тут же княжеские дружины, дождавшись наконец своего заветного часа, как два крыла огромной птицы, ринулись на окончательно растерявшихся половцев.
Увидев это, пешцы вытащили длинные боевые топоры и, взмахивая ими, сами двинулись на врага, круша с каждым ударом половецкие головы…
Это было начало победы для русской рати и конец для ее врага. Половцы окончательно не выдержали, дрогнули и – уж такова их натура, если не удалось смять врага первым ударом, то сразу в их войске начиналась паника, – бросились прочь…
Двигаясь в заметно поредевшем ряду пешцев, Онфим шел вперед по-прежнему рядом с Сувором и Милушиным мужем.
Шли не торопясь, так, как велел им сотский.
Неожиданно среди множества вражеских тел Онфим вдруг заметил пронзенного стрелой молодого половецкого воина, совсем еще отрока. Судя по одежде, это мог быть сын какогонибудь хана. Он лежал рядом с убитым конем, почему-то прикованный к его седлу стальной цепочкой, и только каким-то чудом не был затоптан копытами только что промчавшейся здесь сначала половецкой, а затем и русской конницы. Наверное, хан так заботился о сыне, боялся, чтоб не потерялся в бою, да все равно потерял, решил Онфим.
«Надо же – даже их дети вышли на оборону своих вежей!» – хмурясь, покачал он головой.
Черты перепачканного грязью и, то ли своей, то ли чужой, кровью лица убитого показались ему больше русскими, чем половецкими и даже чем-то немного похожими на пропавшего Славку…
«А может, это из наших, русских, выкормленный с младенчества этими волкамиполовцами, как звереныш?» – подумал он и вдруг заметил, что юноша вроде бы как приоткрыл глаза и пошевелился. Такой, не задумываясь, может метнуть в спину кинжал, тут 98 же промелькнуло в голове Онфима. Нет, решил он, лучше ударить лишний раз даже мертвеца, чем погибнуть по глупости. Онфим поднял топор, но не успел замахнуться, как половецкий юноша неожиданно сел и, отбросив подальше зажатую под мышкой стрелу, Славкиным голосом окликнул:
– Онфим! Онфимушка! Не убивай! Это же я – Славко!!
– Тьфу ты, Славко! Опять ты? Живой?! – опешив поначалу, обрадовался Онфим.
– Эй, ты чего? – заметив, что он приостал, окликнул Милушин муж.
– Да ты посмотри, кто тут! Славко!
– Как! Наш? – удивился Милушин муж и, наклонившись, заботливо спросил по-прежнему остававшегося на месте отрока: – Ты что – ранен?
– Да, кажется… нет!
– Откуда ты здесь взялся?
– После, после расскажу! – отмахнулся Славко и попросил, показывая на стальную цепочку: – Сначала освободите меня от нее! Сможете?
– Да что ж мы не кузнецы, что ли? – слегка обиделся на такой вопрос Онфим, но даже им с Милушиным мужем пришлось немного повозиться, чтобы перерубить эту цепь.
– Крепкая! Хоть и тонкая… – подивился Милушин муж, разглядывая ее в своих могучих руках. – На востоке ковали. Может, даже в Дамаске!
– Хорошая работа! – подтвердил Онфим, протягивая отроку цепь. – Держи на память!
Но Славко, даже не поглядев на нее, вскочил на ноги. Не хотелось ему ничего иметь такого, что бы напоминало ему о Белдузе. А вот отомстить ему за все он все же сумеет! И прямо сейчас!
– Эй! – закричал он скакавшим мимо русским всадникам: – Белдуза еще не поймали?
– Да как же его теперь узнаешь? – сокрушенно покачал головой один из них. – Говорят, он свой наличник с себя снял!
– Зато серый плащ, греческие доспехи со львом на груди да зеленые сапоги оставил! И воон в ту сторону поскакал! – Славко показал пальцем на один из далеких холмов.
– Ну, по таким приметам да твоей указке мы его живо найдем! – обрадовались дружинники, разворачивая коней.
– И найдут! – с облегчением выдохнув, убежденно сказал недоуменно переглянувшимся кузнецам Славко. – А теперь пошли, смотри, как мы уже от своих отстали!
Он поднял с земли половецкое копье и, грозно выставив его перед собой, с сияющим видом, самым быстрым шагом, почти бегом пошел рядом с Онфимом и Милушиным мужем.
– Куда идем хоть? – спросил он, готовый идти с такими богатырями, да еще и в бою, хоть на край света, и неожиданно услышал:
– За добычей!
– Что-что? За чем?.. – разочарованно переспросил Славко.
– За добычей! – повторил Онфим. – Сотский сказал, что скоро половецкие вежи, а там много всякого добра. Хотя мне чужого не надо! – сплюнул он. – Я и своими руками заработаю.