Иегуда Галеви – об изгнании и о себе
Шрифт:
Шумное ликование подвыпивших поэтов и знатоков литературы смолкло, словно тот непревзойдённый, кто написал эти строчки, был среди нас. Никто больше не стал читать свои сочинения; сидели молча, затем один за другим стали подниматься из-за стола и исчезать в темноте ночи.
Утром мы с хозяином владений гуляем в дивном саду; на траве, на цветах блестят капли ночного дождя. Мы словно в раю – аромат благовонных трав, цветов, прозрачная зелень олив, ликующее пение птиц, тяжёлые гроздья винограда… Всё устроено как нельзя лучше. Пытаясь проследить разветвления оросительного канала, оглядываюсь по сторонам.
– На дождь, как ты понимаешь, мы не надеемся, – перехватил мой взгляд хозяин владений, – сад орошает вода,
Моше читает свой стих, не знаю, сейчас ли он у него сложился или давно был написан:
О дочери лозы, пленён я сетью ваших нежных чар.Дарует силы мне вино, струясь рекой из полных чаш.Из нищих делает вельмож оно волшебной властью чар,И в дни скитаний и разлук бокал – целитель мой и друг.Я отвечаю ему стихами:
Бродя в аллеях затенённых, вдыхая аромат чудесный,Мы веселимся безмятежно Под звуки музыки небесной.– «Благословен сотворивший такое в мире Своём!» [43] – говорит мой спутник, оглядывая безмятежную голубизну небес, кусты роз, напоённых ночным дождём. Затем, став неожиданно серьёзным, продолжает словами нашего царя Соломона: – «Иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твоё, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей… Всё, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдёшь, нет ни работы, ни размышлений, ни знания, ни мудрости». [44]
43
Вавилонский Талмуд, Авода Зара, 20а.
44
Екклезиаст 9.
Далее мы идём молча, наслаждаясь мгновеньем, которое, увы, не продолжится в вечности. Моше благодарит меня за то, что приехал к нему, будто не он меня, а я его облагодетельствовал. Хвалит за то, что вчера во время застолья читал его любимого поэта и мыслителя ибн Гвироля:
– Хорошо читал, с вдохновением, будто сам написал. Ну да, тебе ли не знать, что ценность и популярность стихов зависит и от того, как их читают. Нужно наблюдать впечатление собравшихся, трогают ли их слова поэта, или, наоборот, скучают. Самому нужно судить о внимании слушателей.
– Стихи ибн Гвироля вне конкуренции.
– И твои стихи замечательные, я твой почитатель. Немногие так остро воспринимают мир и умеют отыскать единственно нужное слово для выражения чувств. «Ты ныряешь за жемчужинами, мастер остроумных и тончайших выражений».
Оказалось, мы оба жили в Лусене. Моше, когда ему было десять лет, спасался там от погрома в Гранаде. Меня тогда ещё на свете не было. Детство Моше пришлось на время, когда визирем в Гранаде был сын Шмуэля ха-Нагида – Иосиф ха-Нагид, равно как и отец, покровительствовавший наукам и искусству. Однако в 1066 году в результате дворцового заговора Иосиф ха-Нагид был убит и в городе начались погромы евреев. Моше вместе с родными пришлось бежать в близлежащую Лусену.
– Считай, что мне повезло, –
– Мне тоже довелось жить в Лусене, – заметил я, – изучал там Талмуд под руководством Исаака Альфаси. Вот только намного позже.
– Замечательно! Значит, мы оба учились в ешиве, которую основал неутомимый Исаак Альфаси и тем самым сделал город духовным центром еврейской Испании. Во время моего пребывания в Лусене среди беженцев была вдова Йосефа бен Шмуэля ха-Нагида с младшим сыном, тоже спасались от погрома. В те годы наш с тобой учитель был полон сил и для всех находил соответствующую склонностям ума и души область знания.
– А при мне прославленный кодификатор Устного Учения умер; благословенна память праведника! – Я невольно вздохнул.
– В том знаменитом центре просвещения, – в раздумье говорит мой добрый друг, – мы изучали арабскую литературу, философию, основы стихосложения. Не знаю, как тебе, а мне из всех разделов Талмуда ближе всех Аггада. Я полагаю, что обучение нужно начинать с Аггады; воображая себя участником описываемых событий, легко проникнуться её философией. Помню, ученики сидели напротив преподавателя рядами, у каждого было своё место. В первом ряду самые толковые, в последнем – те, кто не принимал участия в дискуссиях; при этом любому можно было вступить в разговор. Если кто продвигался в учёбе, его пересаживали ближе к учителю. Я чаще оказывался в последних рядах, и не потому что тупой, просто не слышал, о чём говорят: не мог отвлечься от своих мыслей…
– Я тоже не всегда мог сосредоточиться на словах учителя, не мог противиться всплывающим в голове строчкам стихов. Конечно, проще воспринимать учебный материал в образах; у многих преобладает образное мышление. Вот и вопрос о разных вероисповеданиях мне тогда, впрочем, и сейчас видится в форме диалога представителей этих религий, то есть поиск истины методом Сократа. Помнишь его беседы с учениками, для которых поиск правильного решения начинался с постановки проблемы?
– Сейчас, когда наш учитель Исаак Альфаси на небесах, – помолчав, снова заговорил мой почтенный друг, – талмудическая академия в Лусене утратила свой авторитет; немногие состоятельные люди посылают туда сыновей. Расцвет города определяется не ремёслами и торговлей, а возможностью изучения Торы.
– Времена меняются, – я невольно вздохнул, – если самаритяне, переселённые ассирийским царём на территорию Северного Царства, утверждали, что их праотцы приняли нашу веру, а сами продолжали придерживаться языческого культа, то сейчас наоборот – если иудеи в силу обстоятельств становятся христианами или мусульманами, то при этом они тоже втайне исповедуют веру отцов.
– Ну да… – в раздумье проговорил Моше и замолчал.
Мы подошли к фонтану, в нём резвились золотые рыбки; их беспрерывное движение успокаивало, отвлекало от проблем, которые возникали и разрешались независимо от нашего отношения к ним.