Иероглиф «Измена»

Первухина Надежда Валентиновна

— Я тоже вполне отдохнула и готова скакать на лошади хоть всю ночь, — сказала она. — Ночь мы проведем в пути, а под утро как раз попадем в селение где живет господин Леньшао.

— Что ты зовешь его господином, ведь он, по твоим словам, мерзавец?!

— И действительно! Ох, с какой радостью я плюну в его подлые глаза!

Юйлин навсегда запомнилась эта ночная скачка едва они распрощались с хозяином чайной, как пустили коней в галоп, словно хотели опередить звезды, медленно взбирающиеся по небосводу… Дорога была прекрасной,

мимо проносились бамбуковые рощи и заросли жасмина; ночные птицы вспархивали над головой…

— До чего красиво! — воскликнула Юйлин, поэтическая душа.

— Да, верно, потому-то мы, воры, и любим ночь за ее красоту, — рассмеялся Медноволосый Тжонг.

В селение, где жил писатель Леньшао, наши герои прибыли, как и рассчитывали, ранним утром. Вокруг уже кипела жизнь: блеяли козы и овцы, ждущие пастуха, хозяйки выходили из домов и принимались за растапливание печей, уборку, стряпню…

— Не такое уж и богатое это селение, — заметил Медноволосый Тжонг.

— Да, — кивнула Юйлин. Было видно, как она волнуется.

— Переживаешь?

— Конечно! Я столько времени не виделась с сестрой и не могла подать ей о себе весточки! Как она, что с ней?! А что, если этот негодяй забил ее насмерть!

— Погоди думать о самом мрачном. Где их дом?

Жилище Леньшао находилось чуть ли не на самой окраине поселения. Убогое, ветхое, облезлое, оно производило впечатление скелета, привязанного к высохшим деревьям. Наши герои оставили коней у ближайшей коновязи и подошли к дому…

— Мне почему-то страшно, — призналась Юйлин.

— Будь сильнее своего страха, — сказал Тжонг, — и тогда тебе поклонятся горы, а люди…

— Эй, проклятая! А ну вставай! — раздался пронзительный, мерзкий голос из недр развалины-дома. — Вечно тебя не докличешься! Уж не сдохла ли ты? А хоть бы и сдохла! Вставай, я сказал, и принеси мне вина!

— Это голос Леньшао, — узнала Юйлин, и лицо ее побледнело.-Дай мне свой меч, Сюй! Я зарублю этого негодяя!

— Еще чего! Не пачкай рук кровью, и тогда сможешь подавать руку небожителям… — заговорил было Тжонг, но тут из дома раздались звуки побоев, и Юйлин чуть ли не бегом бросилась в хижину. За ней кинулся и Сюй. Вот какая картина предстала их глазам.

Внутри хижина была совершенно нищенской, но довольно опрятной — чувствовалось, что женщина, живущая здесь, не жалеет собственных рук, чтобы придать окружающей нищете вид опрятной скромности. На лежанке, покрытой заштопанным одеялом, растянулся долговязый худой мужчина с лицом, вытянутым до того, что оно напоминало ослиное. Волосы мужчины были взлохмачены, на них крупными кусками белела перхоть. Одежда его тоже оставляла желать лучшего — какие-то потерявшие первоначальный цвет обтрепанные штаны, ватный засаленный халат… Возле лежанки стояла женщина изможденного вида; лишь всмотревшись в ее лицо внимательно, можно было узнать в нем черты сходства с Юйлин.

—

В чем дело? — завизжал мужчина, увидев вошедших Юйлин и Сюя. — Кто такие, чего вам надо?

А женщина ахнула и заплакала:

— Сестрица, милая сестрица!

Юйлин обняла ее:

— Здравствуй, сестренка! Наконец-то я пришла за тобой. Собирай-ка вещи. Впрочем, не надо, из этого дома не выноси и нитки, здесь все осквернено дыханием этой твари.

Мужчина вскочил с лежанки:

— Кто смеет так разговаривать в моем доме! Постой-ка! Да это шлюха Юйлин явилась! Сейчас я надаю тебе пощечин, дрянь!

— Остынь, — посоветовал мужчине Тжонг. — Если тронешь хоть одну из этих женщин, будешь иметь дело со мной.

— А кто ты такой? — вызверился мужчина.

— Это тебя не касается, — спокойно сказал Медноволосый Тжонг. — Ты писатель Леньшао?

— Да, я великий мастер слова Леньшао, ты, бездарность! Ты еще услышишь обо мне! И враги мои тоже услышат!

— Не сомневаюсь. Но мы с Юйлин пришли не за этим. Мы хотим выкупить у тебя жену. Довольно ей мучиться с таким негодяем.

— Выкупить? — ощерился Леньшао. — Я своими женщинами не торгую! Я мастер слова, у меня благородные чувства! А сколько дадите?

Юйлин молча достала императорский перстень и повертела им перед носом ошалевшего Леньшао. На лицо горе-писаки легли радужные отблески от камня.

— Уфф, — выдохнул Леньшао. — Вы где его украли, а? Сознавайтесь, твари! Хотите сбыть мне краденую вещь?

Этого Медноволосый Тжонг уже не выдержал. Он схватил за грудки талантливого писателя и принялся его трясти что было сил. При этом он повторял:

— Не смей никого огульно обвинять! Не смей злословить! И если хочешь остаться в живых, возьми перстень и отдай нам свою жену!

Перепуганный писака еле вырвался, в глазах его плескался страх.

— Хорошо, хорошо! — воскликнул он. — Будь по вашему. Но одного перстня мне маловато за такую красавицу-жену. Я ведь люблю ее, покарай меня Небесная Канцелярия! Мало одного перстенька за мою великую любовь!

— Сколько же ты хочешь, ненасытная утроба?
– рыкнул Тжонг.

— Хотя бы десять связок монет, — угодливо улыбнулся писака. — Не пойду же я к меняле с таким роскошным перстеньком! Я его сохраню на память о дорогой женушке!

— На этот перстень можно купить три дома с участками земли! — гневно вскричал Тжонг. — А ты еще требуешь денег! Но будь по-твоему! — Он достал из поясного мешочка десять связок серебряных монет и положил на крошечный, едва державшийся на одной ножке столик: — Вот. А теперь пиши разводную своей жене. Все по правилам пиши!

Леньшао еще поломался для виду, но наконец сели написал разводное письмо. Поставил свою подпись, после чего жадно схватил перстень и деньги. Засмеялся:

— Дураки! Да на такие деньги я себе еще десяток жен куплю! Пошли вон, навозные кучи!