Иерусалим
Шрифт:
Раннульф фыркнул:
— Нет такого города, чтобы был богат, как Константинополь.
— Ты был там? — спросил Стефан.
— Я проезжал через Константинополь по пути сюда, в год землетрясений, — ответил Раннульф. — Я тогда на три дня заблудился в городе — и целых два дня мне на это было наплевать.
— Красивый город? — спросил Стефан.
— Грязный, шумный. И красивый, ничего не скажешь, но прежде всего — большой. Дома огромны, улицы полны народу, даже в самый глухой час ночи везде, куда ни сунься, что-то происходит. В один час там увидишь больше, чем в других местах за всю свою жизнь. Город весь освещён
— Да я каждый день едва не нарушаю обет, — заметил Стефан.
— Каждую заутреню, — вставил Фелкс. — Когда зазвонит колокол, между первым и вторым ударом.
— Раз уж речь зашла о колокольном звоне, — сказал Раннульф, — скоро зазвонят к Повечерию, и у меня есть для вас кой-какие приказы. Держитесь подальше от людей Триполи. С этой минуты никаких разговоров на марше. Едем колонной по два.
— Да ведь нас всего четверо, — сказал Стефан. — Шестеро, считая сержантов.
— Сделаете, как я говорю. Сержантов я отсылаю назад. — Чашка с вином вновь пошла по кругу. — Я прихватил довольно зерна для коней, но хлеба у меня хватит только на четверых. Триполи не станет содержать нас, а по дороге в Дамаск мы вряд ли отыщем пропитание, что себе, что коням.
Сержанты протестующе заворчали; один из них сказал:
— Можно ведь пошарить в закромах у местных.
— Не пререкайтесь со мной, — отрезал Раннульф, — Вы возвращаетесь. Собственно говоря, вас бы надо отправить ещё сегодня вечером, чтобы мне не тратиться на лишний завтрак.
Один из сержантов застонал, другой взмолился:
— Нам же надо хоть поспать, Святой, пощади!
— И это всё? — спросил Фелкс. — Ни псалмов, ни проповедей?
— Молитесь, — сказал Раннульф. За стенами конюшни звонил колокол. Он сомкнул руки и склонил голову. Его спутники забормотали «Отче наш», и Раннульф делал вид, что следует их примеру. На самом деле он не молился. Вот уже много дней он не произнёс ни единой молитвы — с тех пор как понял, что влюблён в принцессу Сибиллу.
Дорога на Дамаск шла по высоким травянистым утёсам, которые назывались Гулан, по дну глубокой пыльной расселины, где бесплодные пастбища сменялись пустынной порослью. С высоты утёса Раннульф обернулся в седле и на самом краю зрения увидал влажный блеск Средиземного моря: вся Святая Земля на миг легла перед ним как на ладони.
На следующий день, около полудня, они въехали в оазис, лоскут зелени в безжизненной бурой пустоши, — там была деревня с небольшой церковкой. Триполи со свитой миновал её чуть раньше, и местные жители, которые сбежались с полей и из хижин поглазеть на его кортеж, сейчас уже возвращались к работе. Тамплиеры заняли церковь, выставив оттуда местного священника, закрыли окна, заперли двери, повесили меч над алтарём и собрались вокруг него, чтобы отстоять мессу.
— Я не хочу служить, — сказал Раннульф.
Они полукругом стояли у алтаря. Стефан прихватил из Тивериады немного вина и теперь разливал его по церковным сосудам. Медведь сердито глянул на Раннульфа.
— Что это с тобой, Святой? В последнее время ты ведёшь себя, как старая баба.
— Я отслужу, — торопливо вмешался Стефан.
Медведь рывком обернулся к нему:
— Ты знаешь мессу? Всю, до последнего словечка?
— Знаю, — сказал Стефан. Он положил на алтарь ломоть хлеба. — Приготовьтесь.
Раннульф, Фелкс и Медведь выстроились перед алтарём, и Стефан начал службу. У него был ясный голос, и он отменно знал церковную латынь. Раннульф стоял недвижно, сложив перед собой руки. Он был в самом конце небольшого ряда тамплиеров, и, когда по ряду пошли хлеб и чаша с вином, он к ним не притронулся. Затем вдоль ряда двинулся Стефан, раздавая поцелуи и удары, и вновь Раннульф уклонился.
Другие ещё молились, но Раннульф покинул церковь как мог скорее. За ним в церковный дворик вышел Стефан — он был в ярости.
— Что, я недостоин? Почему?
Раннульф взял меч, который оставил у порога церкви.
— Все мы недостойны. О чём ты? — Он повесил пояс с мечом на плечо и двинулся по деревенской площади к своему коню.
— Ты не принял от меня таинства.
— Ты здесь совсем ни при чём, — удивлённо сказал Раннульф. Он оставил коня у колодца, и сейчас того окружили местные ребятишки; Раннульф протолкался через галдящую толпу и отвёл коня прочь.
— Тогда в чём дело? — спросил Стефан.
Раннульф вскочил в седло.
— Не твоя забота.
Им нужно было нагнать Триполи, который, по счастью, продвигался не слишком быстро. Фелкс и Медведь показались на пороге церкви. Стефан забрался на коня и поехал стремя к стремени с Раннульфом.
— Медведь прав, ты в последнее время какой-то чокнутый.
— Тогда почему вы следуете за мной? — сердито спросил Раннульф.
— Господь любит безумцев. Мы всё надеемся, что и нам от этого кое-что перепадёт.
— Мыш, ты легкомыслен, как девчонка! — проворчал Раннульф. Развернув коня, он поскакал к дороге, и Фелкс с Медведем, вскочив на коней, поскакали за ним. Тамплиеры выстроились попарно — Стефан справа от Раннульфа, — спорой рысью поехали по дороге вдогонку за Триполи.
Тамплиеры нагнали Триполи сразу после заката, в караван-сарае посреди пустыни, где не было ни вина, ни хлеба, ни фуража для коней; люди Триполи дрались за несколько пучков сена, когда рыцари подъехали к дальнему концу конского загона, привязали коней у коновязи и накормили зерном, которое везли с собой в дорожных мешках. Для питья у них была только вода, но Раннульф взял с собой довольно хлеба, чтобы насытить четверых рыцарей. Люди Триполи следили за этой трапезой — но с приличного расстояния.
После еды тамплиеры отслужили Повечерие и отправились спать, но ещё до рассвета повскакали с одеял, разбуженные грохотом барабанов и пением рогов. Небо ещё оставалось тёмным, но по краю горизонта пробивались розовые, оранжевые и голубые блики света, а караван-сарай окружали сарацинские всадники, стоявшие стремя к стремени — стена блистающих нагрудников и трепещущих на ветру жёлтых плащей.
Барабаны рокотали непрерывно, безжалостно терзая слух.
— Они прислали эскорт, — сказал Раннульф. — Отслужим заутреню на марше. — И пошёл седлать коня.