Иешуа, сын человеческий
Шрифт:
— Но Иисус, наш равви, заповедовал не противоречить законам Моисея. Он не был против них.
— Верно. Но вдумайся: уверовавшие в него — пасомые, мы же — пастыри их. Пастыри, но не насильники. Если мы станем силой толкать привыкших многими веками жить по своему образу в нашу клетку, устроенную Моисеем, кто пойдет с нами и за нами?
— Но мы потеряем нашу нынешнюю опору! — был последний аргумент Петра. — А без нее — мы ничто!
— Потеряем? Нет! Отчего синедрион одел Иисуса в белые одежды, а не присудил к камням? Я понял это еще там, на суде, но еще более об этом поведал сам Иисус устами своими; к Царству Божьему на земле ведем человечество мы, избранные Господом, и мы не вправе уподобляться слепому поводырю, помогающему слепому пересечь трудную дорогу.
Спор, в общем-то, окончился ничем. Каждый остался при своем мнении. Начался серьезный раскол в выборе пути распространения христианства. Раскол в его канонической основе.
Петр пригласил Павла в Иерусалим, где можно будет окончательно решить спор с участием всех апостолов, но Павел поставил условие: разрешение разногласий на Соборе, в котором участвуют не только одни апостолы, но и Главы всех общин, какие появились его усилиями и усилиями других апостолов во многих городах Месопотамии. С официальным предварительным объявлением предмета обсуждения.
Мудрый ход. Петр с Варнавой не вдруг воротятся в Иерусалим, имея целью не только встретиться с ним, Павлом, но и проповедовать именем Иисуса в городах и весях, создавая новые общины. На это уйдет много времени. Затем потребуется время, чтобы пригласить всех Глав общин на Собор — очень долгое время, и он, Павел, успеет еще более утвердиться в верности избранного пути и обрести большее число сторонников — Собор тогда не утвердит молча то, что предложит Иаков, волей Иисуса поставленный во главе первоапостолов. И Павел со свойственной ему зажигательностью и убедительностью продолжил проповеди. Более того, когда его сторонники извещали Павла об успехах апостола Петра в отстаивании избранного Иерусалимской общиной пути, Павел тут же садился за послание. Он не стеснялся даже компрометировать первоапостола. А заодно и спутника его, Варнаву. Галатам, которые оказались более благосклонными слушателями Петра, он писал: «Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противился ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием…»
Разоблачал Павел и то, как Петр, ратуя за неотступление от краеугольных основ закона Моисея, сам же крестил необрезанных.
— Не лицемерие ли это? — вопрошал он и добавлял: — Слово и дело не могут разниться. Неужели невозможно открыто признать, что нет смысла уверовавших в Христа многобожников принуждать к обрезанию. Я считаю это верным и стою на этом твердо!
За эту самую твердость Павел не единожды оказывался на краю гибели, ибо те, кто желал иметь христианство ручным, не хотели мириться с новшествами Павла, не понимая поначалу своей же выгоды в том новшестве.
А вот римские правители, особенно многие из периферийных, оказались мудрее, увидя в проповедовании Павлом религии поддержку своей власти. Если Иисус говорил о свободе, равенстве и братстве как основах новой религии, то Павел вносил существенные изменения в суть этих идей, в корне ломая их основу. Да он вообще не говорил о свободе, как таковой, он проповедовал:
— Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога. Не существуют власти не от Бога установленные, посему противящийся власти противится божьему установлению. А противящиеся навлекут сами на себя осуждение. Отдавай же всякому должное: кому подать — подать, кому оброк — оброк, кому страх — страх, кому честь — честь.
Не выступал Павел и против рабства. В его проповедях твердо звучало: как власть и государство от Бога, так и положение людей в обществе — от Бога.
— Каждый оставайся в том звании, в каком призван. Рабы повинуйтесь господам своим, по плоти, со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу.
Павел явно был реалистом. Он отдавал себе ясный отчет, что если поведет речь об отмене рабовладения, то непременно станет врагом и власть имущих, и власть придержащих, а это уже конец всему. К тому же призывы к освобождению рабов, что глас вопиющего в пустыне — кто его услышит? Единственно, что позволял себе Павел — призывать рабовладельцев обращаться с рабами хорошо, ибо перед Богом все люди равны.
Павел не считал это лицемерием, а тем более — кощунственным.
Как ни признать пользу таких проповедей в Империи, одним из столпов строя которой являлось рабовладельчество. И когда подстрекаемая толпа кидалась на Павла, ему всякий раз приходили на помощь римские легионеры. Спасли они его и в Иерусалиме.
Время пришло ехать на Собор. За Павлом послали Варнаву. В его задачу входило не только доставить Павла в Иерусалим, но и попытаться воздействовать на него, приведя его в единомыслие с первоапостолами. Увы, вышло наоборот: Варнава сделался горячим сторонником Павла, ибо тоже увидел будущее процветание христианства лишь в том случае, если оно пойдет по предлагаемому Павлом пути.
Собор был многочислен: апостолы и пресвитеры. Тон поначалу задали иерусалимцы. Они требовали придерживаться единого правила при обращении идолопоклонников в веру Иисуса Христа: крещению должно предшествовать обрезание и безоговорочное признание законов Моисея. Сторонники же Павла, осмелев, начали доказывать, что во всем этом нет необходимости и что даже уверовавшие в Сына Божьего иудеи должны жить не по законам Моисея, а по заветам Иисуса Мессии, а тем более обращенные из многобожников, для кого Моисеевы законы чужеродны. Насильственное же подчинение непривычной им обрядности станет не привлекать, но отталкивать от христианства. Лучше, утверждали они, постепенно переустраивать их образ жизни по заветам Христа.
Все жарче и жарче спор, а Павел, положивший начало разногласию в христианстве, помалкивает. Как в рот воды набрал. Вроде бы безразличен ко всему, о чем с пеной у рта спорят апостолы и пресвитеры общин Эфеса, Коринфа, Филиппы, столицы Македонии, Дистры, Иконии, Антиохии, которую назовут вскоре второй столицей христианства — Павел ждал, пока волны взаимного обвинения не начнут опадать, уставши от неуступчивости, от амбициозности. И вот, почувствовав пресыщенность споривших, взял Павел, наконец, слово:
— Иисус Христос, Сын Божий, Господь наш, чьи заветы должны быть принимаемы нами безоговорочно, не положил никакого различия между живущими по закону Моисея и многобожниками. Он пророчествовал о Царстве Божьем для всех живущих на земле. Сын Божий, един с Отцом Своим, всем одинаково даровал Духа Святого, и потому не должно искушать Бога, налагая бремя еврейского уклада на новообращенных, а должно веровать, что заблудшие спасутся единою благодатью Христа, Господа нашего.
Словно холодные струи ливня мгновенно остудили разгоряченные головы всех соборников. Именно это проповедовал Иисус из Назарета: Царство Божье не только, и не столько для народа избранного, но не в последнюю очередь для заблудших, гонимых и притесненных. Так очевидно никто прежде не говорил о главной идее Иисуса. Вот тут и поразмыслишь, прежде чем возразить Павлу с его точной оценкой проповедования Мессии. Они, даже первоапостолы, не знали главного в идее Иисуса, по которому он был оправдан синедрионцами: пастыри всех пасомых станут из народа избранного; но апостолы, особенно Иаков, ясно представляли себе, что согласись они с Павлом во всем, вольготного житья они лишатся, а то могут расстаться с жизнью. С ними поступят, как со Стефаном. Вот Иаков, брат Господень, и предложил приемлемое: