If you get me. Книга первая. Если ты достанешься мне
Шрифт:
«Я хочу, чтобы ты Люсьель жила со мной». «Всего то и дел, а что дальше: Щелчок по носу мне? – Но нет, не мне, а начало и конец его самому, не себя ли, он загоняет в ловушку, в зависимость к дочери. Вот над чем бы, пошевелить извилинами, самое время задуматься этому научному деятелю, потирающему кости по стулу, в НИИ, да и, что он, вообще вообразил о себе?
К какой черте он подводит себя, в итоге …, ставя в безвыходное положение не меня, а себя, зачем мне беспокоиться за него, ведь он, большой дядя, к какой черте он подводит себя, коэффициент всего полезного действия ему ещё предстоит увидать». Возмущение, поднималось
«А то, что Люберцы , разделённые на две части; московскую область и городской район столицы, ни в какое сравненье не идут с центром Москвы», – подумалось, при взгляде на ни чем не примечательные жилые коробки, окружающих домов, с высоты окон девятого этажа, сквозь поддёрнутые от холода пеленой стёкла, когда пронизало осознанностью положения:
«Серость и постоянная слякоть, снег там то, таит то, замерзает, покрывая скользящей и грязной коркой, тротуары у проезжей части дорог, где снуют беспрерывным движением нескончаемым потоком машины, вращаясь вокруг моей жизни, застывшей, в этой многоэтажке.
Для этого ли, мне требовалось переехать в столицу? – неустанно пытая себя, свербевшим вопросом, впадая в панику, теряя правильность построения мысли. – Надежды, реализовывать творческий потенциал, с каждым последующим днём таят, что сделать мне, чтобы заняться писательством и литературой жизнью вообще…тем, чем я грезила до приезда в Москву?» – пронзительно из раздумий вывел звонок:
– Здравствуй племянница, Глафира сказала, что тебя можно поздравить, с Наступившим годом и переменами в жизни! – принимая поздравления по телефону, она отрывисто думала: «Вот она – унизительность моего положения, этого дна, рассказать ему, что не чем особо гордиться? Значит; радикально признаться, что я определённо с чёрт знает с кем, с каким – то там, «папочкой», однако пикантно!
Выставить себя в наиглупейшем свете? Что нахожусь с каким – то мужчиной, возымевшим извлечь реальную выгоду от квартирования с ним, провинциалки, махнувшей рукой на все глобальные планы, мечты, что говорить про амбиции?»
– Спасибо за поздравления с Новым 2016 годом, правда не могу поручиться за особенные перемены и не знаю, как долго пробуду я здесь, – «тем самым откровенно давая понять, что поздравлять её особенно не с чем», – но, в общем, и в целом всё хорошо. Мне нравится жизнь в столице, недавно посетили одну из премьер в Моссовете , в Москве месяц музеев, наслаждаюсь культурной жизнью столицы.
Как раз в эту минуту, её осенило, – «куда же меня занесло, вернее, и хорошо, что все обстоятельства против замужества, а иначе такое могло бы, случиться – трах, бах… и ты замужем. За каким мужем?» – размышляла она. Словно нажатием телефонной кнопки, она отомкнула инфо канал, изобличивший кошмар…, когда вдруг слетает с глаз пелена заблуждений, «въяве я и с каким то, выживающим из ума.
Стоять на одной точке – неоспоримо удаляться от жизни, Веге тировать, да и что можно ждать от ветхозаветного, на верном пути к поглощающему маразму, да, можно продолжать так и дальше причинять ущерб и на этом пути лишь только себе, лишая себя радостей жизни. По сути, переехав – в реальности не к нему,
– "Why not go to the suburbs?"
– Не понимаю, о чём ты?– отвечая с кухни Сысоеву, говорящему с ней из прихожей.
– Почему бы не отправиться в пригород? – повторил с порога Владимир, между тем, как послышалось звяканье, вынимая ключи, Сысоев показался в проёме двери.
Тут она подошла к нему ближе, разглядывая, как он, прилагая усилия, стаскивает сильно жавшую обувь, подумала: «Ну, да он всё экономит вот, вчера был в видавших виды текущих туфлях, а сегодня «напялил» что-то из «залежей». Быть может, он полагает, что не одежда служит ему, а он хранитель одежды и жить будет триста лет и не меньше».
– Люсель, по пути забежал в магазин у дороги, где продали мне бутылку вина, представляешь, как одному из постоянных клиентов достали под прилавком! – в голосе звучала неподдельная радость.
– Поздравляю…, тебя!
Сысоев проследовал дальше на кухню, минуя ванную, вымыв в умывальнике руки, с ходу повалился на не большой диванчик и, вытянув свои длинные ноги, сказал:
– Да…, немного устал.
– Слушай Лисель, – я приобрёл подарочек, думаю, он пригодится нам завтра, вручу юбиляру.
– Не мало…, Для такого события? Это же юбилей!
– Да, в общем, это неважно ему, он снимает с семьёй дом на Рублёвке , – живут там они, второй год, а поначалу, переезда из Азербайджана арендовали «мою». В то время как Людмила подумала: «О какой квартире он там повествует, о той, что во владенье Камиллы?» – Сысоев продолжил, – конечно, платили.
– В той, бывшей из четырёх комнат? – задев его, с лёгкой иронией и намекая на то, что та квартира теперь не его.
– Да, мало места для них, у них взрослые и малые дети, а младшему год, – с полуслова прервавшись, – Поговорим позже о том, а сейчас…, я бы что-нибудь съел, проголодался, как чёрт. Подай мне штопор, откупорю бутылку.
Людмила раздумывает: «Понятно, ему для Камиллы не жалко, как говорится: «всё для «своих», а смысл теперь…, свершённое ворошить?»
– Хорошо, – отвечая ему, проходит к серванту, затем накрывает на стол но, прежде чем поставить бокалы, обернувшись к Сысоеву, уточняет, демонстрируя перед ним коньячную рюмку:
– It's good?
– Okay.
«С полунамёка, он понял, что коньячную рюмочку ставить. Скорее всего, у него под полом пальто как минимум бутылочка коньяка, так называемый – шкалик или бутылочка вместимостью 250 миллиграмм».
А в это самое время Людмиле желалось; «чтобы вечер с ним, тотчас же закончился, и наступило бы завтра. Эти дурацкие ужины в непонятной семьи, о какой семье речь? Где она, семья – нет ни семьи, ни чувства между людьми и только вся эта суета, с никчемными мыслями в разнобой…, да, миловал Бог».
Глава вторая
«Рублёвка»
Заснеженные улицы и слякоть у входов в подземки, лужи покрылись пушистым слоёным снежком, солнечным бликом в глаза поблёскивало, отражение их тонкого льда. Приятное ощущение после монотонных недель в чреде полу сумерек, недавно висевшего купола смога и облаков над мегаполисом.