Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
Они кивнули и понимающе улыбнулись — эти люди, чьи попытки подружиться она только что отвергла. Да, эта дона Новинья, Biologista, слишком хороша для нас.
— Маркос это понял не так. Его слишком часто называли животным, он почти поверил в это. Новинья проявила сострадание к нему, как к человеку. Красивая девочка, гениальный ребенок, дочь святых Венерадос, всегда надменная, как богиня, она снизошла и благословила его, ответила на его молитвы. Он боготворил ее. Через шесть лет они поженились. Красивая история, не правда ли?
Эла посмотрела на Миро, он поднял
— Просто можно полюбить старого негодяя, правда? — сухо сказал Миро.
Вдруг, после долгой паузы, голос Глашатая окреп, стал громче. Они вздрогнули от неожиданности, проснулись.
— Почему же он стал ее ненавидеть, избивать, презирать ее детей? И почему она терпела это, эта блестящая и сильная женщина? Она могла прекратить этот брак в любой момент. Церковь не допускает разводов, но можно жить отдельно, и она была бы не первой женщиной в Милагре, которая оставила своего мужа. Она могла бы забрать страдающих детей и уйти от него. Но она оставалась. Мэр и епископ предлагали ей покинуть мужа. Она послала их к черту.
Многие засмеялись: они представили себе, как Новинья, поджав губы, разговаривает с самим епископом, как ставит на место Боскинью. Они недолюбливали Новинью, но она была единственным человеком в Милагре, кто мог позволить себе неучтиво разговаривать с представителями власти.
Епископ вспомнил эту сцену в его апартаментах больше десяти лет назад. Она не говорила тех слов, которые процитировал Глашатай, но смысл был таков. Но он был один, и никому этого не рассказывал. Кто был этот Глашатай, откуда он знал так много о том, о чем он не мог знать?
Когда смех стих, Глашатай продолжал:
— Была нить, связывавшая их в браке, который оба ненавидели. Этой нитью была болезнь Маркао.
Его голос стал тише. Лузитанцы напряженно слушали.
— Она определяла его жизнь с момента зачатия. Гены, доставшиеся ему от родителей, соединились так, что после наступления зрелости клетки его желез начали медленно, но неумолимо превращаться в жировые. Доктор Навио может рассказать вам о том, как это происходило, лучше меня. Маркао с детства знал, что с ним; его родители знали это до того, как они умерли от десколады. Густо и Сида знали это, потому что все люди Лузитании проходят генетическое обследование. Все они умерли. Лишь еще один человек знал это — тот, кто унаследовал все данные по ксенобиологии. Новинья.
Доктор Навио был озадачен. «Если она знала это до того, как они поженились, то она знала и то, что все люди с этой болезнью были стерильными. Зачем выходить за него замуж, если она знала, что он не мог стать отцом?». Затем он понял то, что должен был понять раньше: Маркао не был редким исключением из правила. Исключений не было совсем. Лицо Навио побагровело. Глашатай собирался рассказать о том, о чем в приличном обществе не говорят.
— Новинья знала, что Маркао умирает, — говорил Глашатай. — Кроме того, она знала еще до замужества, что он был совершенно стерилен.
Прошла секунда, прежде чем смысл сказанного дошел до всех. Эла почувствовала, что все ее органы как бы плавятся внутри ее тела. Не поворачивая головы,
Глашатай продолжал, несмотря на усиливающийся шепот:
— Я видел результаты генетического обследования. Маркос Мария Рибейра не был отцом. У его жены были дети, но не его, и он знал это, и она знала, что он это знает. Это было частью договора, который они заключили после свадьбы.
Шепот превратился в негромкий гул, ворчание — в жалобы, и когда шум достиг максимума, Ким вскочил на ноги и завопил, закричал на Глашатая:
— Моя мама не была неверной женой! Я убью тебя за то, что ты назвал ее шлюхой!
Его последние слова повисли в тишине. Глашатай не ответил. Он просто ждал, не сводя глаз с горящего лица Кима. В конце концов Ким понял, что он, а не Глашатай, произнес слово, которое до сих пор звенело в его ушах. Он вздрогнул. Он посмотрел на мать, которая сидела рядом с ним, теперь уже не напряженно, слегка сгорбившись, посмотрел на ее руки, дрожавшие на коленях.
— Скажи им, мама! — сказал Ким. В его голосе прозвучало больше мольбы, чем он хотел.
Она не ответила. Не сказала ни слова, даже не посмотрела на него. Если бы он не знал, он подумал бы, что ее дрожащие руки были признанием того, что она стыдится, как будто то, что говорил Глашатай, было правдой, которую бы рассказал Бог, если бы Ким спросил его. Он вспомнил, что отец Матео говорил про адские муки: «Бог плюет на прелюбодеев, они издеваются над силой созидания, которой Он поделился с ними, в них не больше благости, чем в амебах». Ким почувствовал во рту вкус желчи. То, что сказал Глашатай, было правдой.
— Mamae, — громко и насмешливо проговорил он, — Quem fode р’ra fazer-me?
Люди затаили дыхание. Ольгадо вскочил, сжав кулаки. Только тогда Новинья шевельнулась, подняла руку, словно желая предостеречь Ольгадо от драки. Ким даже не заметил, что Ольгадо бросился на защиту матери; он думал только о том, что Миро этого не сделал. Миро тоже знал, что это правда.
Ким глубоко вздохнул, повернулся, на мгновение показавшись потерянным; затем вышел сквозь толпу. Никто не заговорил с ним, хотя все смотрели, как он уходит. Если бы Новинья отвергла обвинение, они бы поверили ей, побили бы Глашатая за то, что он обвинил дочь Ос Венерадос в таком грехе. Но она промолчала. Она выслушала непристойные слова от своего сына и ничего не ответила. Это было правдой. И теперь они слушали, как зачарованные. Мало кого из них это беспокоило. Они просто хотели знать, кто был отцом детей Новиньи.
Глашатай негромко продолжил свой рассказ о судьбе Новиньи:
— После того, как ее родители умерли, и до того, как родились ее дети, Новинья любила только двух людей. Пипо был ее вторым отцом. Вся ее жизнь держалась на нем; несколько лет она знала, что такое семья. Потом он умер, и Новинья считала, что это она убила его.
Люди, сидевшие рядом с Новиньей, увидели, как Куара села рядом с Элой и спросила ее:
— Почему Ким так рассердился?
Эла тихо ответила:
— Потому что папа не был на самом деле нашим отцом.