Игра Эндера. Глашатай Мертвых
Шрифт:
— Питер, я верю, что ты сможешь сделать что угодно и, вероятно, сделаешь.
— Но еще больше я боялся, что ты мне поверишь и попытаешься мне помешать.
— Продолжай, Питер, скажи, что убьешь меня.
«Неужели он действительно верит, что меня можно одурачить, притворяясь этаким маленьким беспомощным братиком?»
— Просто у меня нездоровое чувство юмора. Прости. Ты же знаешь, что я просто дразнил тебя. Мне нужна твоя помощь.
— Как раз тебя миру и недостает. Двенадцатилетний решает все наши проблемы.
— Это не моя вина, что мне сейчас всего двенадцать. И не моя вина, что именно сейчас открылась такая возможность. Что именно сейчас то время, когда
— Я как раз занималась тем, что сравнивала тебя с ним.
— Я не ненавижу евреев, Вэл. И не хочу никого убивать. И я не хочу войны. Хочу, чтобы мир оставался таким, как есть. Разве это плохо? Не хочу, чтобы мы вернулись к тому, что было. Ты читала про мировые войны?
— Да.
— Мы можем снова к этому прийти. Или еще хуже, мы можем оказаться под пятой Варшавского Договора. Весело думать об этом сейчас.
— Питер, мы с тобой — дети, неужели ты этого не понимаешь? Мы ходим в школу, мы растем…
Но, хотя она и возражала ему, ей хотелось, чтобы он переубедил ее. С самого начала ей этого хотелось.
А Питер еще не знал, что победа уже у него в кармане.
— Если я буду так считать и примирюсь с этим, мне остается только сидеть и смотреть, как испаряются последние возможности, а когда я вырасту, будет слишком поздно. Вэл, послушай меня. Я знаю, как ты ко мне относишься, как всегда относилась. Я был страшным и мерзким братом. Я был жестоким к тебе и еще более жестоким к Эндеру, пока его не забрали. Но я не ненавидел вас. Я любил вас обоих. Мне просто необходимо было, я должен был сохранять контроль, ты это понимаешь? Это — самое важное для меня, это мой самый большой дар: я могу сразу определить слабые места людей и могу придумать, как до них добраться и использовать. Я вижу эти слабые места без всяких усилий с моей стороны. Я мог бы стать бизнесменом и управлять какой-нибудь крупной корпорацией. Я мог бы потихоньку карабкаться наверх, пока не оказался бы на самой вершине, и что из этого? Ничего. Я хочу быть правителем, Вэл, хочу что-нибудь контролировать. Но это что-нибудь должно стоить того, чтобы им управлять. Хочу совершить что-нибудь на самом деле стоящее. Например, Американский Мир по всему миру. Поэтому, когда после нашей победы над чужаками явится кто-то еще, когда этот кто-то захочет нас завоевать, он обнаружит, что мы живем уже в тысяче других миров, живем в мире с собой и нас нельзя завоевать. Понимаешь? Я хочу спасти человечество от саморазрушения.
Никогда раньше она не видела его говорящим с такой искренностью. Без малейшей издевки и без всякого намека на фальшь в голосе. Он весьма преуспел в этом. Или действительно верит в то, что говорит?
— Итак, двенадцатилетний мальчик и его сестра собираются спасти мир?
— Сколько лет было Александру? Я не собираюсь достичь всего за одну ночь. Я просто собираюсь начать прямо сейчас. Если ты согласишься мне помочь.
— Не верю, что то, что ты сделал с теми белками, было всего лишь частью твоего плана. Думаю, что ты сделал это, потому что тебе это нравится.
Неожиданно Питер закрыл лицо ладонями и расплакался. Вэл решила, что он притворяется, но потом задумалась. А вдруг он на самом деле любит ее, и в момент такой грандиозной возможности для себя он захотел продемонстрировать перед ней свою слабость с тем, чтобы завоевать ее любовь. Он манипулирует ею, но это не означает, что он неискренен. Его щеки были мокрыми от слез, а глаза покраснели.
— Я знаю, — сказал он. — Это то, чего я боюсь больше всего. Что я на самом деле чудовище. Я не хочу быть убийцей, но ничего не могу с собой поделать.
До сих пор она никогда не видела его таким слабым. «Ты очень умен, Питер. Ты приберег свою слабость до того момента, когда тебе потребовалось вызвать во мне сочувствие. И тебе это удалось». Но если бы это было правдой, хотя бы частично, тогда Питер вовсе никакое не чудовище, и она могла бы удовлетворять свою жажду власти, почти такую же сильную как у Питера, не опасаясь превратиться в монстра. Она знала, что даже сейчас Питер действует по глубокому расчету, но она верила, что за всем этим расчетом все же стоит правда. Правда, запрятанная в самых скрытых глубинах его души и извлеченная им оттуда для того, чтобы завоевать ее доверие.
— Вэл, если ты не поможешь мне, то я не знаю, что со мной случится. Но если ты будешь всегда рядом, всегда моим партнером, ты сможешь удержать меня от превращения в…
Она кивнула. «Ты только притворяешься, что делишь со мной власть, — подумала она, — но на самом деле у меня есть власть над тобой, хотя ты об этом и не догадываешься».
— Хорошо, я помогу тебе.
Получив доступ к гражданскому каналу отца, они потихоньку начали делать первые пробы. Поначалу они решили не выходить в информационные сети, требующие предъявления настоящего имени. Это было совсем несложно, так как настоящие имена требовались лишь там, где платили. Деньги им были не нужны. Они искали признания, и получить его было вполне возможно. С выдуманными именами в правильно выбранных сетях они могли выдавать себя за кого угодно. За стариков, за женщин среднего возраста, и вообще за кого бы то ни было, при условии, что они будут внимательны к стилю своих писем. Все, что будет видно остальным, — это написанные ими слова, выражающие их идеи. Все граждане имеют равные права по отношению к информационным сетям.
Во всех своих ранних опытах они использовали временные псевдонимы, а не те имена, которые Питер собирался сделать влиятельными и знаменитыми в будущем. Конечно, они не могли сразу же включиться в работу ведущих национальных и международных политических форумов, но они могли участвовать в публичных обсуждениях поднимаемых там вопросов и ждать, пока их не заметят и не начнут приглашать для персонального участия. Так они и сделали. Они внимательно следили за разгорающимися на их компьютерных досках спорами и анализировали статьи, подписанные великими именами. А в менее престижных конференциях, где простые люди делились своим мнением по поводу основных дебатов, они начали вставлять и свои комментарии. Питер настоял на том, чтобы их первые выступления были нарочито вызывающими: «Мы не поймем, каким воздействием обладает наш стиль письма, до тех пор, пока не начнем получать отклики. Но если мы будем бесстрастными, то нам никто не напишет».
Они были далеко не бесстрастными, и люди им отвечали. Ответы, поступающие по общей сети, были едкими, а те, которые приходили обычной почтой и предназначались для личного прочтения, были просто ядовитыми. Но они поняли, какие из особенностей их письма воспринимаются как детские и незрелые, и старались это исправить.
Как только Питер решил, что их послания выглядят вполне взрослыми, он отказался от прежних псевдонимов, и они начали подготовку к новой кампании по привлечению общественного внимания.