Игра на двоих
Шрифт:
Вместо этого я провожу долгие часы в мастерской Цинны, обсуждая образы наших подопечных для интервью. Стилист работает днем и ночью, и я чувствую себя неловко за то, что не делаю для трибутов и части того, что делает он. «Ты и не должна», — как-то говорит парень. — «Твое время придет чуть позже». И, потупив взгляд, добавляет: «Я делаю это только потому, что не могу уснуть. Ты ведь тоже не спишь ночами… »
Смутившись, отворачиваюсь от рабочего стола стилиста и невидящим взглядом смотрю в окно. Не сплю. По губам пробегает горькая усмешка. Уснешь тут. По ночам ко мне приходит Хеймитч. Но это не то, о чем мог подумать любой, кто прочитает эти
Днем мы почти не видимся: Хеймитч, как и я, занят обсуждением образа Пита с его стилистом, встречами со знакомыми богачами и чиновниками и почти ежедневными скандалами с Эффи. Впрочем, те колкие фразы, которыми они обмениваются, трудно назвать ругательствами. Бряк, как всегда, упрекает Эбернети в черствости и в дурном влиянии, которое он оказывает на меня, а мужчина, в свою очередь, ехидничает по поводу тех приторно-изысканных манер, которым она может научить бедных детей из Дистрикта-12.
Несколько раз за эту неделю он приглашает меня на званые обеды, устраиваемые одним из спонсоров. Для нас, менторов, это неплохой шанс завязать нужные знакомства. Мы не обсуждаем с ними своих подопечных и их шансы на победу — делать ставки пока рано, —, но всячески выставляем их и себя в выгодном свете. Давим на жалость, напоминая о жестоком нововведении, которое практически сразу обрекло маленькую девочку из Двенадцатого на смерть. Плетем интригу вокруг отношений ее старшей сестры с Питом, намекая на то, как старательно парень изображал защитника Примроуз на Большом Параде Трибутов. Описываем душераздирающую сцену прощания семьи Эвердин. Рассказываем о мнимом заговоре президента Сноу и Сенеки Крейна против трибутов Двенадцатого.
Сначала мне становится противно, но очень скоро, как и предсказывал Хеймитч, чувство отвращения проходит. Теперь, разговаривая с очередным спонсором и в который раз пересказывая наши истории, я изо всех сил стараюсь не рассмеяться ему в лицо. Это так же глупо, как и смешно. Я и не знала, как сильно заблуждалась, наивно полагая, что мне больше не придется играть чью-то роль. Мы с ментором снова надели маски, не для того, чтобы выжить самим, как раньше, но для спасения трибутов родного Дистрикта.
Я стараюсь. Правда, очень-очень. Ради Пита и Примроуз. Ради нас с Хеймитчем. Ради Джейка. Мне не известны причины, по которым он снова посещает меня во сне. Порой все оборачивается кошмаром, а иногда — чем-то большим. Мы снова стоим на той скале друг напротив друга: теперь вместо него вниз лечу я. Я вытаскиваю его имя из стеклянного шара, он поднимается на сцену и становится рядом со мной: я не понимаю, кто мы — менторы или трибуты? Он признается мне в любви в прямом эфире, во время интервью с Цезарем. Мы возвращаемся с Арены вместе, сцепив руки в победном жесте. Нас приветствует родной Дистрикт. Вдруг я чувствую, как его хватка слабеет и, обернувшись, вижу, что вместо руки парня судорожно хватаюсь за воздух. Тело Джейка становится прозрачным и медленно растворяется в налетевшем порыве ветра. Парень улыбается мне напоследок и что-то шепчет,
Я часто задумываюсь, что было бы, стань Райт ментором вместо меня. Почему-то мне кажется, что он справился бы с этой ролью намного лучше. В нем было больше силы и того отстраненно-холодного равнодушия, которое так необходимо, чтобы тренировать малолетних убийц, наблюдать, как они гибнут от рук таких же детей, а потом улыбаться и поздравлять их менторов с победой. «Смерть Джейка не была напрасной. Не позволяй ей потерять всякий смысл. Это все, что ты можешь сделать для него, ради его памяти», — повторяю я себе после очередного сна с участием моего покойного соперника, когда по утрам меня будит Хеймитч или яркий луч восходящего солнца.
И все же, как только выдается свободная минутка, я отправляюсь в тренировочный зал и, облокотившись на холодную каменную стену, наблюдаю сквозь тонкое стекло за своими трибутами. Их соперники меня больше не интересуют: в первый же день тренировок по лицу и телосложению каждого можно было увидеть, что они собой представляют. Рыжеволосая девочка с острой, по-лисьи хитрой мордочкой не может похвастаться физической силой или выносливостью, но зато быстро соображает и умеет просчитать действия соперников на несколько шагов вперед. Темнокожий звероподобный парень не блещет умом, не обучен боевым искусствам и владению оружие, зато всегда может положиться на грубую силу и свалить противника с ног простым, не особо искусным ударом. И так далее, Дистрикт за Дистриктом. Приятно думать, что каждый из них для меня словно открытая книга. Мне хватило увиденного на Арене во время собственных Игр, чтобы понимать других трибутов по выражению лиц, движениям и манере управляться с оружием.
Следуя советам Хеймитча, Пит испытывает свою силу, поднимая громадные гири и бросая их в противоположный конец зала, и, припоминая мои подсказки, развивает навыки маскировки. Он не слишком умело обращается с оружием: сыну пекаря никогда не приходилось ни драться, ни добывать пропитание на охоте. Но сил у него определенного хватает. Я задумчиво смотрю на него и тихо вздыхаю: внешне он производит впечатление крепкого и выносливого парня, надолго ли хватит его показного спокойствия?
Перевожу взгляд на Примроуз и машинально, не думая, ударяю по стене сжатой в кулак ладонью. Девочка учится выживать. Не убивать, не прятаться, не охотиться. Я вижу маленький костер, разведенный ее руками, искусно связанный узел, построенный шалаш. Никого убитого и ничего уничтоженного. Прим не хочет брать в руки оружие — она хочет жить и сохранять жизни других, неважно, животных или людей. С болью в сердце вспоминаю, что завтра — день тренировок трибутов с их менторами. Чему я могу научить эту девочку? Я ведь только и умею, что убивать. Не ради развлечения, но для того, чтобы выжить самой и спасти, что мне дорого. У каждого свой способ жить. Я вижу, как день за днем она все сильнее сближается с Рутой и мне это совсем не нравится. Слабые не должны объединяться, ни один из них не станет от этого сильнее. Слабые должны держаться рядом с сильными.
Той ночью я не смыкаю глаз. Хеймитч некоторое время наблюдает, как я мечусь по комнате, сбивая углы и бессвязно бормоча что-то о Примроуз и о себе, после чего встает с кресла и становится у меня на пути. Развернувшись и не увидев ментора, я со всей силы врезаюсь в него и наконец останавливаюсь. Он молча обнимает меня одной рукой за плечи. Я прячу лицо у него на груди и глубоко дышу, пытаясь успокоиться. Вдох-выдох. Я слышу, как стрелки настенных часов с тихим скрипом отсчитывают секунды и минуты. Тик-так. Наше время остановилось, а их почти закончилось.