Игра на двоих
Шрифт:
— У вас впереди целое интервью, Цезарь, еще успеешь смутить моего трибута своими бестактными вопросами! — притворно возмущается ментор.
Добродушно рассмеявшись, ведущий выпускает меня из цепких объятий и с удобством устраивается на узком диване. Хеймитч мягко подталкивает меня к трону — темно-бордовому бархатному креслу — и, стоит мне сесть, становится позади меня и опирается на его высокую спинку. Как только мы занимаем свои места, начинается основная часть программы — фильм. Свет медленно гаснет, на экране появляется герб Капитолия. Я понимаю, что не готова еще раз пережить все, что произошло на Арене, но выбора у меня нет: нужно набраться сил и сделать вид, будто меня не волнует то, что я вижу. Хочется, как тогда в пещере, свернуться клубочком и закрыть глаза; вместо этого я лишь занимаю
Первые полчаса посвящены событиями перед Играми: Жатва, Большой Парад Трибутов, результаты аттестации, интервью. Тренировок, как и следовало ожидать, нет, у Организаторов не было возможности наблюдать за мной в общем зале. Когда на экране появляется изображение участника из Двенадцатого с результатами аттестации навыков над головой, мне кажется, что я совсем не знаю эту девушку с презрительной усмешкой на губах и ледяным взглядом. Смелая. Свободная. Опасная. Такой я предстаю всегда и везде, начиная с Парада и заканчивая последним днем на Арене. Единственное исключение — церемония Жатвы; там, в Дистрикте, я выгляжу вполне безобидно, хоть и отличаюсь от остальных поразительным спокойствием и безразличием к тому, что происходит вокруг.
Вслед за подготовкой к Играм нам демонстрируют первый день на Арене. Кровавая бойня у Рога изобилия по всех ее ужасающих подробностях. Камеры ни на секунду не оставляют меня в покое. Короткая перебежка до пещеры. Рюкзак на плечах. Острые ножи за поясом. Первый убитый мной трибут. Момент, когда я забираю копье Циркона и скрываюсь в лесу. За весь фильм камеры не показали ни одной моей слабости: ни страданий под кислотным дождем, ни раскаяния после убийства Эмили, ни ранения отравленной стрелой Эсмеральды, ни боли от ударов Джейка. На протяжении тринадцати дней я лишь выслеживаю, охочусь, сражаюсь, убиваю. Бесчувственная. Расчетливая. Жестокая. Вечно хмурый и мрачный воин-одиночка, тот самый образ, который выбрал для меня Хеймитч. В глазах зрителей я — одна из профи, тех машин-убийц из Первого и Второго, которые получают удовольствие не только от победы, но и от самого процесса. Не будь я на Арене — сама бы поверила в собственную жестокость. Почти все убитые трибуты, в чьей смерти прямо или косвенно виновата я, выглядят жертвами, но никак не смертельно опасными противниками. Ту часть, где я обращаюсь к Сенеке, благополучно пропускают. Так и должно быть — незачем зрителям знать об истинных намерениях Организаторов. Фильм заканчивается сценой на вершине скалы, когда я стою на самом краю и вглядываюсь в небо в ожидании планолета. В моем взгляде проскальзывает безумие, губы растягиваются в насмешливой улыбке. Изображение медленно исчезает. И вдруг за кадром слышится голос ведущего, поздравляющего меня с победой, и мой злорадный смех.
На мгновение на площади повисает тишина. Я гадаю: что сделают со мной капитолийцы после всего увиденного? Ни один из моих вариантов не верен — пару секунд спустя меня оглушают крики и аплодисменты. Толпа что-то скандирует, но от шока я не могу разобрать, что именно.
Снова играет гимн; я встаю и, расправив плечи, смотрю прямо перед собой. На сцену выходит сам президент Сноу, а следом за ним — маленькая девочка лет десяти с черной бархатной коробочкой в одной руке; вторую она прячет за спиной. Оба становятся напротив меня; старик открывает футляр и достает серебряную диадему в форме венца, украшенную черными и темно-красными драгоценными камнями. Я с удивлением отмечаю, что у капитолийцев все же имеется хоть какой-то вкус: корона выглядит потрясающе. Президент осторожно берет ее в руки и поворачивается
— Примите мои поздравления, мисс Роу, — еле слышно произносит он, не сводя с меня глаз.
— Спасибо, — просто отвечаю я.
— Я подумал, что эта диадема прекрасно подойдет к вашему украшению, — заметил он, указав на подвеску.
— Действительно, — по моим губам пробегает слабая улыбка. — У вас хороший вкус, президент Сноу.
— Похвала от столь юной победительницы вдвойне приятна. Этот волк удивительно похож на вас, — шепчет старик, протягивая руку к украшению. — Вы позволите?
— Конечно, — я чувствую, как все тело сковывает холод.
Сноу осторожно касается подвески. Мне кажется, что его длинные тонкие пальцы вот-вот сомкнутся на моей шее, но ничего подобного не происходит: удовлетворив свое любопытство, он переводит взгляд на меня.
— Ваш талисман? — интересуется президент.
— Подарок любимого человека, — собеседник не дает мне как следует обдумать ответ, и я говорю первое, что приходит на ум. Сердце сжимается от страха при мысли, что вездесущий президент знает, кто подарил мне волчонка. Но последние слова Сноу, обращенные ко мне, развеивают мои сомнения.
— Порой любовь и вера родных творят чудеса и помогают обрести смысл жизни, — мечтательно произносит Президент. — Берегите своих близких, мисс Роу. До встречи на банкете.
С этими словами он бросает взгляд поверх моей головы, на ментора, и, коротко кивнув ему, разворачивается и уходит. Девочка на мгновение задерживается: подойдя чуть ближе, она протягивает мне букет красных роз, которые до этого момента прятала за спиной, и дружелюбно улыбается.
— Поздравляю с победой! — ее звонкий, но приятный голосок и детская непосредственность неожиданно вызывают у меня тоску и щемящее чувство в груди.
— Спасибо, — я возвращаю ей улыбку и принимаю подарок.
— Я смотрела Игры от начала до конца. Мне так хотелось, чтобы ты победила! — глаза девочки сверкают.
— Видишь, некоторые наши желания имеют обыкновение сбываться, — отвечаю я.
Кивнув на прощание, девочка уходит вслед за Президентом, который дожидается ее у края помоста. Старик берет внучку за руку, и они вместе уходят со сцены.
Рев толпы перекрывает даже голос Цезаря. Кажется, поклоны и овации никогда не закончатся. Наконец, Фликермен прощается со зрителями и напоминает, что завтра нас ждет заключительное интервью. Капитолийцы в предвкушении. Хеймитч обнимает меня за плечи и провожает обратно в Тренировочным Центр, шепнув по дороге: «Поговорим позже». За окном уже ночь, потому мы сразу поднимаемся в пентхаус и расходимся по комнатам. Эффи предлагает поужинать, но ментор без лишних слов отправляет меня спать, ведь завтра нас ждет много дел. Приняв душ и переодевшись в привычные штаны и рубашку, я заползаю под одеяло и, свернувшись клубочком, всеми силами стараюсь отогнать тревожные мысли. Вскоре мне это удается и я засыпаю.
Меня будит собственный крик. Вот и плата за победу: теперь я могу забыть о спокойном сне по ночам. Мне снится убийство Эмили: я подкрадываюсь к ней со спины и, схватив за шею, перерезаю ей горло. Из раны начинает хлестать кровь; она заливает все вокруг — тело девушки, мои руки, нож — и стекает в кристально-чистую воду ручья. Хочу убежать, но мои ноги словно приросли к земле. Последнее, что я вижу — водоем превращается в алый поток; кровь стекает по стволам деревьев; с неба падают кровавые капли. Наконец я просыпаюсь. Не отличая сон от реальности, я испуганно осматриваюсь, боясь поверить, что все закончилось.
В следующее мгновение распахивается дверь, и в комнату влетает Хеймитч с ножом с руке.
— Прости, что разбудила, — тяжело дыша, произношу я через силу. — Кошмар приснился.
Ментор опускает нож и отвечает:
— Ничего, я не спал. Бывает.
Я откидываюсь на спинку кровати и, обняв себя за плечи, тщетно пытаюсь отдышаться и успокоить учащенное сердцебиение. Хеймитч нерешительно смотрит на меня и делает шаг назад, к двери. Слова вылетают прежде, чем я успеваю обдумать их: