Игра на двоих
Шрифт:
Интервью будет проходить рядом, в холле. Слугам приказали освободить место и поставить два кресла. Вокруг несколько камер, а вместо зрителей — Хеймитч, Эффи и Цинна. Их никто не увидит: они устроились в самом углу комнаты на принесенных из столовой стульях. Цезарь не хочет, чтобы нам мешали, но стоит Хеймитчу сделать шаг в его сторону и подарить ему свой фирменный взгляд, полный угроз, как ведущий кардинально меняет свое мнение и поспешно ретируется. Послав мне хитрую улыбку, ментор возвращается в свой угол и садится на стул, забросив ноги на
Фликермен встречает меня с распростертыми объятиями.
— Мои поздравления, Генриетта! Как ты?
— Отлично, Цезарь. С нетерпением жду интервью, — очаровательно улыбаюсь я.
— Понимаю! Нам столько нужно обсудить! — закатывает глаза мужчина.
И вот мы в эфире. Все внимание зрителей снова направлено на меня. Цезарь, как обычно, чувствует себя в своей стихии: улыбается, шутит, заигрывает со мной и зрителями, превращая наше интервью в еще одну игру. Он расспрашивает меня о том, что я чувствовала, когда поднималась на Арену, когда раздался взрыв, когда на меня напал парень из Десятого. Ведущий разбирает Игры буквально по минутам, то и дело требуя подробностей. Пару раз я ловлю на себе озабоченный взгляд Хеймитча: ментор явно недоволен тем, что Цезарь с присущей ему бестактностью заставляет меня вспомнить все то, что я предпочла бы забыть навсегда.
Постепенно вопросы становятся все серьезнее — теперь односложными ответами не отделаешься.
— Тебе удалось поговорить с родными до отъезда в Капитолий?
— Да, у меня было несколько минут, чтобы увидеться с семьей.
— Что они сказали тебе перед тем, как попрощаться?
— Они и не думали прощаться со мной, Цезарь, — смеюсь я.
— Неужели?! — в волнении восклицает ведущий.
— Мои родители лишь сказали, что верят в меня и ждут моего возвращения.
— А что ответила ты?
Я не хочу делиться с Цезарем тем, что должно остаться между мной и родными, а потому решаю несколько приукрасить действительность.
— Пообещала вернуться. И, как видишь, сдержала свое обещание, — еще на середине моего ответа Цезарь достает платок и прижимает к глазам.
— Скажи, что придало тебе сил на Арене? Что заставило тебя бороться? Слава? Деньги? Амбиции?
— Ничего из перечисленного, — загадочно улыбаюсь я.
— Что же тогда?! Я сгораю от любопытства!
— Все очень просто, Цезарь. Не хочешь догадаться сам?
— Ни в коем случае! Жду твоего ответа!
Я выдерживаю паузу и продолжаю:
— У меня были и есть те, к кому стоит вернуться. Это единственное, что поддерживало меня во время Игр. Все остальное тогда не имело значения.
— Как необычно! — от переполняющих его эмоций Фликермен едва удерживается на месте. — То есть решила выжить только для того, чтобы исполнить обещание, данное родителям?
— Ну, не только родителям… — я многозначительно усмехаюсь, и ведущий моментально вспоминает нашу первую беседу.
— Не надейся, я не забыл о твоем загадочном друге! Позволишь задать тебе несколько вопросов о нем?
— Если только ты не
— Я уже понял, что ты умеешь хранить секреты! Он провожал тебя на Арену? Что вы сказали друг другу на прощание?
— Он пообещал верить в меня, а я — вернуться живой.
— Ты думала о нем во время Игр? В какие моменты?
Я отвожу глаза и поворачиваюсь к операторам. Со стороны кажется, будто я смотрю прямо в камеру, однако это не так: взгляд направлен чуть дальше, в самый угол комнаты, туда, где устроилась моя команда. Я ищу Хеймитча; наконец, наши взгляды пересекаются. До этого момента у нас было не так много времени на разговоры, и ментор не спрашивал меня об этом, но сейчас по его лицу тенью пробегает нетерпение. Он ждет моего ответа ничуть не меньше, чем Цезарь.
— Когда мне было больно. Когда хотелось открыть глаза и понять, что все это — Жатва, Арена, Игры — всего лишь сон. Когда на борьбу уже не оставалось сил. Когда казалось, что я теряю связь с внешним миром и теми, ради кого собиралась победить, а вместе с этим — и смысл жизни.
Цезарь ненадолго умолкает, видимо, надеясь усилить эффект от моих слов. Выждав пару минут, он тихо спрашивает:
— Он так много значит для тебя?
Его голос понижается почти до шепота, словно он забывает о камерах и многочисленных телезрителях. Словно в комнате находимся только мы.
Ни секунды не раздумывая, я утвердительно киваю:
— Больше, чем кто-либо.
Но Цезарь не успокаивается:
— Как думаешь, что ждет вас в будущем? У ваших отношений будет продолжение? Может, это начало чего-то большего, и очень скоро Капитолий станет свидетелем чудесной истории любви?
На секунду прикрыв глаза, я собираюсь с мыслями.
— Насчет продолжения — очень надеюсь. А что касается романтики… Прости, Цезарь, но это навсегда останется моей маленькой тайной.
— Признаю твою правоту, — сдается Фликермен и переводит разговор на другую тему. — Поделишься планами на будущее?
— Конечно, но боюсь, ты будешь разочарован моим ответом.
— Отчего же? — ведущий делает удивленное лицо. — Что ты собираешься делать?
Снисходительно улыбнувшись, отвечаю:
— Я собираюсь жить, Цезарь. Долго и счастливо.
От столь нестандартного ответа (Победители прошлых лет, как правило, строили более грандиозные планы) Фликермен на некоторое время лишается дара речи. Наше время истекает.
— Был рад пообщаться с тобой, Генриетта! С нетерпением жду нашей встречи во время Тура Победителей! — заканчивает беседу Цезарь.
— Взаимно! — улыбаюсь я.
Ведущий поворачивается к камерам:
— Дамы и господа! Самая юная участница из Дистрикта-12 — новая победительница Семьдесят Третьих Голодных Игр!
Цезарь прощается с телезрителями, и камеры выключаются. Слышу смех (Хеймитч), слезы (Эффи) и поздравления (Цинна и Фликермен). Фликермен явно собирается задать мне еще пару вопросов — просто так, из чистого любопытства, но ментор встает между нами и, хмуро взглянув на ведущего, спешит проводить меня обратно в пентхаус.