Игра на выживание
Шрифт:
Этого-то Теодор и боялся.
– Но ведь ты уже был там и видел мумии. Может быть, лучше съездить туда, где ты ещё ни разу не бывал?
– Я был там несколько лет назад. И мне хочется снова их увидеть. Выражение лица Рамона было спокойным и в высшей степени сосредоточенным.
– Ладно. Так как порешим?
– Думаю заняться работой. Вернусь в мастерскую Артуро, если, конечно, он возьмет меня обратно, или подыщу что-нибудь новенькое. Тео, а тебе не помешает смена обстановки. Деньгами ты не нуждаешься, а своей работой ты можешь заниматься где угодно.
– Неподвижный взгляд Рамона был устремлен на испанский
Теодор пытался придумать подходящий довод, способный переубедить упрямого приятеля. Мастерская Артуро была тесной и убогой. И вряд ли Рамону так уж нравилось возиться с дешевой мебелью, которую приносили все чаще для того, чтобы починить сломавшуюся ножку или подлокотник, и получать за это жалкие гроши. Он же будет и впредь упрямо торчать в этой дыре и заниматься самоистязанием, и в конце концов совершенно потеряет контакт с окружающим миром. Теодор хотел, чтобы он жил среди хорошей обстановки, просыпался бы по утрам в чисто убранной комнате, хорошо питался и вообще, жил так, как и подобает человеку. Может, създить в Куэрнаваку, где у небо тоже был собственный дом? Или в Халапу? Халапа была небольшим городком, очень уютным и утопающим в цветах. Или, может быть, отправиться в круиз? Но тут Теодор внезапно представил себе, как Рамон перелезает через ораждение и бросается в море.
– Ну что ж, - в конце концов сказал Теодор, - значит, решено, мы едем в Гуанахуато. Я поговорю с Саусасом.
– А при чем тут Саусас?
– Как это "при чем"? Естественно, он захочет знать, где мы находимся.
Рамон улыбнулся.
– Точно, нечего полицейским бездельничать. Мы им ещё зададим работы вместе со всеми остальными ворами и убийами.
Теодор не знал, что ответить. Судя по всему, в представлении Рамона самой действенной карающей силой была католическая церковь. А она не сделала ничего, чтобы наказать его, по крайней мере, ничего ощутимого. Может быть, падре Бернардо просто твердит ему что-то типа: "Покайся в своем грехе, и он будет прощен"? Или же пытается убедить Рамона в том, что должен покорно терпеть уготованные ему адовые мучения?
– Ты сегодня виделся с падре Бернардо?
Рамон взглянул на него.
– Откуда ты знаешь падре Бернардо?
– Как-то раз я столкнулся с ним на лестнице. Он спросил, в какой квартире ты живешь... и я ему сказал.
– И спросил у него, кто он такой?
– Он сам представился.
– Теодор наблюдал за выражением лица Рамона, и по всему было заметно, что в его душе борятся два чувства: возмущение и неловкость оттого, что кто-то посмел вторгнуться в сферу его очень личных переживаний.
– Ты часто с ним беседуешь?
– спросил Теодор.
– Я беседую со многими священниками. Он там не один, - сдержанно ответил Рамон, хотя, наверное, ему очень хотелось выпалить что-нибудь типа: "А какое твое собачье дело?"
– Ну и как? Эти беседы приносят тебе облегчение?
– Да... Нет. Я не знаю.
– Так что же они говорят тебе, Рамон?
– Они говорят, что я попаду в чистилище - а оттуда, возможно, отправлюсь прямиком в ад. Если только не...
– Если только что?
– Если только не покаюсь во всех грехах.
– А ты ещё этого не сделал?
– Еще не успел. У меня слишком много грехов, Теодор. Тебе этого не понять, потому что в твоем понимании никаких грехов не существует.
– Это не так, Рамон.
– Но я же собственными ушами слышал, как ты говорил об этом! Так как тебе понять меня? Конечно, Тео, я знаю, что ты очень добрый и производишь впечатление порядочного человека...
– Я не произвожу впечатление. Я такой на самом деле. И кое-что мне не понятно. Например, то, как может не хватать времени на то, что находится вне рамок временной категории. А если когда-то в прошлом мы с тобой и ссорились, то это лишь потому, что у каждого из нас есть свой взгляд на жизнь. Характер человека определяют его мысли, и если он...
– Вот именно! Именно по этой причина у нас с тобой нет и не может быть ничего общего.
– Но ты мне нравишься, Рамон. Я люблю тебя, как друга, и мы дружим уже несколько лет, не так ли?
– Да, я знаю. Но все-таки мне не понятно, почему ты остаешься моим другом, - сказал Рамон.
– Мне кажется, это святое слово для тебя - "друг". Одно из двух: ты или чокнутый, или врун. Или же что-то замышляешь.
– Неужели ты так и не понял, что...
– Ну что ты привязался ко мне, Тео!
– перебил его Рамон.
– Это твоя религия!
– Ну знаешь ли... к твоему сведению, я никогда не стал бы набиваться в друзья к подлому, непотребному человеку, Рамон. Что же до религии, то любовь к ближнему своему была и остается основой морали, не так ли?
– Это было совсем не то, что он хотел сказать, а потому последняя фраза прозвучала чересчур напыщенно.
– Ты пытаешься найти разумное объяснение своему расположению ко мне. Тебе кажется, что этому обязательно должно быть некое логическое обоснование. Но почему ты просто не хочешь довериться нашей дружбе? Тебя никто не заставляет ехать со мной куда бы то ни было, Рамон. ТЫ волен поступить так, как считаешь нужным. Я предложил тебе эту поездку лишь потому, что мне хорошо с тобой. Ведь мне тоже очень-очень одиноко... без Лелии.
– Но ведь я убил ее... Тео, мы поссорились из-за ерунды, и я убил её. Но только в тот момент эта ссора вовсе не казалась мне такой уж пустяковой.
– Его голос сорвался, у него перехватило дыхание. Рамон крепко зажмурился, закрыл глаза ладонями и остался сидеть неподвижно, опершись локтями о колени.
– Из-за чего вы поссорились?
– Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж. Я был унижен и раздавлен...
– И что произошло потом?
– А затем я вышел в кухню и взял нож, - проговорил Рамон, глядя в глаза Теодору.
– Я сказал, что даю ей последний шанс, что у неё есть ещё время передумать. Но она, наверное, подумала, что я просто шучу. А потом я уже просто не мог остановиться. Я остервенело наносил ей удары ножом, вполголоса скороговоркой продолжал он.
– Она пыталась что-то сказать, может быть она даже передумала...
– А потом ты её изнасиловал?
– Я не помню. Должно быть, я просто потерял рассудок при виде крови и не помню ничего, что было потом. Я непомню, как пришел домой... и все же я каким-то образом там очутился.
– И потом ты вышел и купил цветы?
– Этого я тоже не помню. Может быть, я потерял сознание. Но это вряд ли. Я лишь помню, как я начал резать её. А как остановился, вспомнить не могу.
– Рамон устремил на него остановившийся, невидящий взгляд, и можно было подумать, что дьявол ввел его в транс и вертит им, как хочет.
– Тео, и ещё я помню, как отрезал ей нос. Представь себе!