Игра (рассказ)
Шрифт:
Целые дни геологическая партия пропадала в горах, и по вечерам Сергей, устав за день до изнеможения, мог подолгу, часами лежать в траве, глядеть на озеро, на багрово разбрызганный костер солнца в воде, на первые звезды в высокой прозелени вечереющего неба. Над озером, купаясь в легком туманце, летали, пронзительно крича, чибисы, спрашивали: «Чьи? Чьи?»
И тогда Сергею хотелось раскинуть руки, прижаться грудью к еще теплой земле, засмеяться, сказать тихо: «Свои, свои…» И, жадно радуясь этому вечеру, закату, этим чибисам, разглядывал каждую травинку,
Ему даже приятно было ощущать, как горели мозоли на его ладонях, как ныли плечи после работы, и, зажмуриваясь, он почему-то представлял: вот Лида потянулась к нему, попросила с виноватой улыбкой: «Ну поцелуй меня».
В один жаркий воскресный полдень Сергей лежал в палатке и, бездумно улыбаясь, смотрел на тонкий и желтый, как соломинка, лучик солнца, проникавший в щель. Было душно. От нагретого брезента несло горячим воздухом.
Сивошапка, взяв у Банникова зеркальце и пристроив его на своем топчане, неуклюже вертелся перед ним, щупая, одергивая новенькие жгуче-зеленые бриджи, купленные недавно в сельпо, и ворчал, и брюзжал:
— Бес знает що… Мнутся як лошади… Материал выпускают! Тоже мне материал!
Абашикян, копаясь отверткой в испортившихся ходиках, рукавом промокая на лбу пот, сказал строго:
— Зачем форсишь! Перед кем? Медведей пугать! Жених!
Сергей рассмеялся. Сивошапка схватился рукой за подбородок, присел при этом, нацелясь одним глазом на зеркальце, заметил с неудовольствием:
— Яка така мода? О щоб тоби оглоблей почесало с такой модой!
— Ты вот что, — не без ленивого безразличия сказал Банников со своего топчана. — Почини старые штаны, а бриджи подари Сережке. Он у нас жених… Верно, Сережка?
Узкий солнечный луч упал Банникову на лицо, его веки прикрыли остро-насмешливый блеск, тонкие губы сжались, и Сергею показалось, что Банников в эту минуту думал о том, чего не понимали другие, но понимал он, Сергей.
— Долдонишь, як теща о… о… — Сивошапка не договорил, кряхтя, опустился на топчан, озверело начал стягивать бриджи. — Да ты кумекаешь, що цэ такэ любовь? А?
— Знаю, — ответил Банников, с наслаждением вытягиваясь всем телом. — Знаю одно: любви нет в моем возрасте.
— Що такое-е? Интеллихент ты!
— Вот именно, — спокойно сказал Банников. — Любви нет. Есть выбор, сугубо материальный выбор подруги жизни — и точка. Любовь существует только в возрасте до двадцати лет. А потом… ну, скажем, так: вот ты женился бы, если бы встретил дивчину красивую, с хорошей фигуркой, но неумную? Нет, браток. А если бы она была некрасива, но умна, очень даже умна? Нет, тоже не женился бы. Есть еще вариант. Если красива, умна, но грязна, некультурна, воспитана черт те как… М-м? — Банников помолчал. — Отсюда вывод: какая, к черту, любовь, просто голый выбор! А любовь я понимаю так: какое-то органическое сходство натур… Ну и прочее… А вот Сержик этого не понимает.
— Пошел к дьяволу! — выругался Сивошапка Оглушительно. — И так рванул с ног бриджи,
Абашикян отложил отвертку, как пистолет, уставил указательный палец на Банникова, сурово поинтересовался:
— Он молодой, не понимаешь?
Молча Сергей поднялся и вышел. В эту минуту он не испытывал к Банникову ни злобы, ни неприязни, только легкая досада кольнула его. Но и это чувство прошло, когда его овеяло горячим запахом нагретых солнцем цветов, ослепило зеркальным блеском полуденного озера, там на берегу кричали разомлевшие от жары чибисы.
— Сереженька-а! — услышал он протяжный и звучный голос, оглянулся и замер.
Легко ступая босоножками по траве — на этом горном лугу, где остановилась партия, еще не было протоптано тропинок, — к палатке шла Лида. В новом платье, с косынкой через плечо, тонкая, загорелая, с острой грудью, она шла по берегу озера, на ходу срывала размякшие от зноя ромашки, подносила их к губам, потом радостно махала рукой Сергею. А он стоял, обмирая, не зная, куда девать свои руки; сердце билась возле горла.
Она подошла, с улыбкой заглянула ему в лицо. И его обдало нежным горьковатым запахом ромашек.
— Ну? — в непонятно веселом настроении спросила она и тряхнула сережками, в которых лучилось солнце. «Она стала носить сережки! — подумал он. — Зачем?»
— Лида… — прошептал Сергей. — Вы к нам?..
— Лида, Лида, ну что Лида? Эх ты… па-арень!.. Ну вот я вернулась. Соску-у-училась! — Она, засмеявшись, с любопытством спросила: — А ты, Сережа, вспоминал?
— А, Лидочка! Категорический привет! — раздался полушутливый голос Банникова, и он вышел из палатки с выражением наигранного удивления. — Слышу ваш голос… Сколько лет, сколько зим! О! В этом платье…
— О, в этом… — так же насмешливо повторила Лида. — А вы по-прежнему острите и изо всей силы размахиваете байроническим плащом? Вам не надоело?
— Терплю. — Банников не торопясь сея на ящик из-под оборудования, достал папиросы. — Между прочим, в этих горах ваши чары нужны как рыбе зонт, прошу прощения…
— Вот как?! — Лида помолчала, и на миг как-то некрасиво напряглось ее лицо. — Может быть, чары приготовлены для вас? — наконец сказала она. — А если это гак?
— Безрезультатно. — Банников выпустил струю дыма, затем нанизал на нее колечко. — Я не в счет. Я молодой старик, Лидочка.
Лида перевела глаза на Сергея, и он увидел в них что-то незащищенное, по-детски жалкое, но сейчас же она овладела собой — уголки губ дрогнули в улыбке.
— Очень хорошо… Пойдемте, Сережа, — уже беспечно сказала она и тряхнула головой. — Вы хотите в горы? Сегодня свободный день…
И взяла его под руку с ласковым видом.
— Вот, вот, — равнодушно заметил Банников. — Он пойдет за вами хоть на край света. Он лишь доверчивый мальчик…
Сергей, готовый встать на защиту Лиды, хотел ответить ему резкостью, но в ту же минуту она отпустила его локоть, с вызовом повернулась к Банникову, заговорила быстро: