Игра со смертью
Шрифт:
— И чего они тебя так боятся? — обращаюсь к варану.
Протягиваю руку и начинаю чесать его складку между челюстью и шеей. По морде существа видно, что оно балдеет. Затем, принимается меня обнюхивать. И принимает просительное выражение. Словно ожидая от меня гостинца.
— Извини, малыш, нет у меня ничего вкусненького, — пожимаю плечами. — Сам голоден и не прочь перекусить.
Сверху продолжают доноситься причитания:
— Фуубля! Фуубля! Ээа!
Морда варана приобретает выражение крайнего детского расстройства. Будто малыш ожидал подарка от, так давно не навещавшего
Становится очень жалко забавного фуубля.
В этот момент хвост рептилии раскрывается словно зонтик. Как мне показалось ранее, хвост состоял из нескольких, только потоньше.
Пууффф…
Раздается странный звук.
Фуббля становится вдруг довольным жизнью, а с дерева слышится еще более панический выкрик.
И тут я вдруг понимаю, почему рептилию обозвали именно так…
— Фуу-у-ээ… — чуть не задыхаюсь я. — Ты точно фуу-у-буээ… Кха-кха…
[— Фу-у-у-буэ!]
Вонь такая, что не передать. В носу, во рту, в глазах начинает нестерпимо щипать. Из последних литься слезы, а из первого сопли. В горле сильно першить и жечь, а голова кружиться. А еще появляется чувство, что тебя сейчас вывернет всего наизнанку.
Лишь краем, еще не покинувшего меня окончательно сознания, заставляю магический ветерок отогнать зловоние от моего лица. Получается не очень, но Псих, несмотря на то, что и на него эта вонь оказывает сильное давление, формирует из нанитов некие перегородки-фильтры. Причем, на глазных яблоках они прозрачны и видеть не мешают. Ощущение дурного запаха полностью не проходит, но он больше на меня так не влияет, и можно дышать и существовать относительно комфортно.
Рядом шмякается какая-то тушка. Она похожа на крупную белку с кожистыми крыльями. Фуубля с довольным видом подхватывает челюстями тело бессознательного животного и удаляется в ближайшие кусты.
А я остаюсь под деревом. Жду, когда вонь окончательно развеется и пацан, что спрятался высоко в ветвях, сможет спуститься. Попытаться поговорить с ним не мешает.
— Да, говорю тебе, мне туда надо! — в который раз пытаюсь разъяснить местному аборигену.
Мы с ним уже минут пятнадцать топчемся на месте, пытаясь понять друг друга.
После ответа парня непонятной скороговоркой, пытаюсь объяснить ему на пальцах.
— Я, — показываю на себя, — идти, — двумя пальцами изображаю шагающие ноги, — туда!
Указываю рукой направление.
— Ы! — мотает в стороны головой абориген. — Си ыха тао маоко!
В конце фразы, он показывает две скрещенные руки. На ум приходит обозначение этого жеста, как «прохода нет». Ну, или типа того.
— Твою-то так! — заключаю я.
— Тууютоак? — с удивлением переспрашивает парень, начиная оглядываться с беспокойством. — Соама тууютоак?!
Он подхватывает с земли толстую корявую палку, готовясь ей отражать нападение непонятно кого.
Видать, абориген решил, что я заметил некого тууютоака. Спешу успокоить.
— Расслабься, никого нет.
— Асася? — смотрит на меня собеседник недоверчиво. — Ихахоеть?
Да, чтоб тебя! И ведь пройти не дает. Тут же встает на моем пути расставляя руки в стороны. Еще я так и не узнал от него ничего полезного. А надо бы. Стрелка-маркер указывает именно в ту сторону, куда свалили всадники на сумеречных саблезубах. Возможно, там их поселение. И системная стрелка более насыщенного цвета. По прошлому опыту могу сказать, это означает, что моя цель уже недалеко.
Ну зачем я столько прождал этого парня под деревом? Только время зря потерял. А ждать-то пришлось долго. А так и не дождавшись, лезть самому на дерево. Абориген был в отрубе. Пришлось браться за его транспортировку вниз. И самое сложное в этом процессе было не дать Психу контроль над челюстным аппаратом, дабы тот не куснул чего лишнего.
После того как парень пришел в себя, его еще долго и упорно выворачивало. А оправившись, немного пошатываясь, он первым делом снял с себя все шкуры, оставив только набедренную повязку. Затем, громко ругаясь на своем языке и поминая фуублю, выкинул свои вещи в дальние от нас кусты.
Заподозрив неладное, и поняв, что до сих пор у меня в носу стоят нанитные фильтры-перегородки, решаю их убрать. А потом, тут же жалею о сделанном. Моя одежда провоняла так, что никакие ухищрения с натиранием доспехов мхом и грязью ненужны. На мой запах, в ближайшее время, точно не позарится никакой хищник. Он, скорее, убежит подальше, чем заинтересуется фигурой, скрывающейся в тенях.
Решаю повторить то, что говорили всадники на диких кошках. Именно те слова, которыми подгоняли пленных.
— Уно кууяка! Уно! — и указываю направление движения.
Абориген возмущается. Быстро мотает головой и выдает:
— Вай ы кууяка! Ы кууяка! Ась?!
Я мотаю головой из стороны в сторону повторяя жест парня, так как не понимаю того, что он сейчас сказал.
Абориген, немного посопев и задумавшись, начинает объяснять:
— Вай, — тыкает пальцем себя в грудь, — ы, — скрещивает перед собой руки, — кууяка!
В конце фразы изображает, что его ведут на поводке.
Некоторое время абориген всматривается в мои глаза и продолжает:
— Вай, — тычок себе в грудь, — муу нуунак.
— Значит, ты вай муу нуунак, — бормочу я. — Те тогда кто?
И дальше мне приходится в красках расписывать, вернее, используя и жесты и кривляние телом, изображать всадников на здоровых кошках.
Наконец, парень догадывается, о чем я его спрашиваю, и отвечает:
— Хии ануунаки!
Мда… Действительно. Они те еще ануунаки. Еще бы знать, в чем отличия?
Как бы тебя муу нуунак, Аолуупо, разговорить на что-нибудь действительно полезное? А парня так и зовут — Аолуппо. Муу Аолуппо двадцать четвертого уровня. И системная информация над его головой зеленого цвета. Хотя, когда он был среди пленных, его ник был красным. Кое-как по объяснениям аборигена понимаю, что тот считает меня спасителем от ануунаков и фуубля. Ведь, он думает это как-то поспособствовал появлению здесь фуубля, а потом благодаря мне, вонючая рептилия быстро убежала. Переубеждать, конечно, я его не буду. Не в моих интересах.