Игра в кино
Шрифт:
Конечно, я в тот же день уехал в Москву и никогда больше не появлялся в этой киногруппе – ни на съемках, ни на монтаже. Да меня и не звали. И только в июне 1975-го Фрижетта Гургеновна Гукасян вызвала меня телеграммой на заседание худсовета «Ленфильма».
5. Развод по-киношному
Стенографический отчет
«ЛЕНФИЛЬМ»
ЗАСЕДАНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО СОВЕТА
23 июня 1975 года
Повестка дня:
Обсуждение кинофильма
«Любовь с первого взгляда»
Стенограф Кучурина Л.А.
Ленинградское бюро съездовых стенографов
Резо ЭСАДЗЕ (режиссер фильма): Мы сейчас покажем вам вещь, которую с волнением делали на протяжении
(Просмотр фильма)
Ф. ГУКАСЯН (после просмотра): Кто желает выступить?
В. МИХАЙЛОВ (режиссер): Мне чрезвычайно понравилась картина, она меня взволновала, и я уверен, что мы имеем дело с самобытным произведением искусства. Актеры создали новое ощущение того братства, того удивительного сплава, который олицетворяет собой наш народ, состоящий из многих национальностей, и то отсутствие границ между людьми, которое свойственно Тбилиси особенно. Мне дорога эта картина, хотя у меня к ней есть претензии. В ней есть сцена уличного актера, который пересказывает «Отелло», но эта сцена инородна, эта сцена физиологична, а картина поэтична. Кроме того, система титров себя не оправдывает, она лишняя. А в остальном это произведение искусства, которым мы будем гордиться.
Н. КОШЕВЕРОВА (режиссер-постановщик): Что Резо талантлив и изобретателен – это известно, но в картине много затянутых сцен, например, сцена резания барана, которая сама по себе – может быть, а может и не быть. В картине есть повторы, и тогда она становится скучнее, длиннее, ослабевает интерес. Прекрасны актеры, я влюбилась в грузин! Но нужно посмотреть, чтобы не было длиннот, чтобы не уставать от интересной работы художника и оператора.
А. АБРАМОВ (режиссер): Эта картина очень талантлива, интересна, я ее горячий поклонник. Но эту картину нужно смотреть, настроившись на ее волну, ее нужно смотреть с детской непосредственностью, то есть верить в то, что там происходит, сопереживать и влюбляться в нее так, как влюбляется в Соню этот парень. Для меня эта картина – огромный эскиз… тут берутся цвета неожиданные, очень интересные. Посмотрите, как взят цвет, – нахально в самом хорошем смысле слова: деревья расписаны под Ван Гога! А как организованы эти шумные актерские композиции! Они создают образ веселого, доброго, многонационального Тбилиси!
Я слушал выступления членов художественного совета так, словно они доносились до меня из-за стен пустого аквариума. Я сидел раздавленный, мертвый, с пустым сердцем. То, что я только что увидел в просмотровом зале, было всем чем угодно, кроме моего фильма, снятого по моему сценарию или хотя бы по режиссерскому сценарию, написанному мной и Эсадзе. Там было все, кроме этого: там были деревья, прекрасно расписанные под Ван Гога и Матисса; там в жарком котле кавказского города кто-то двадцать минут тащил с рынка барана, и еще столько же времени все вокруг очень талантливо дискутировали, как его резать; там уличные мальчишки, гениально – по цвету – одетые художником, стаей неслись по изумительно выкрашенным улицам – от реалистически серого колорита стен в светлые, яркие, красно-малиновые – к любви! Там сиятельной мозаикой, как в калейдоскопе, как в детских снах Гогена или Пиросмани, озвученных грузинским Равелем, жил, переливался, хохмил и скандалил южный город, но… дальше этого ничего не происходило! Та история, которую я написал, утонула в творческом кураже всех остальных моих «соавторов» – оператора, художника, актеров, ассистентов и даже гримеров. Они упражнялись на моем сценарии, как эквилибристы на подкидной сетке, они ввели в мою историю новых героев с их смешными и драматическими параллельными судьбами, банальными фокусами и бездарными репризами. Да, каждый из них нашел тут возможность продемонстрировать миру свой оригинальный, свежий талант: оператор снял картину так, что плоское полотно экрана обрело перископическую глубину картин Коро и Мане, художники сочинили замечательную цветовую сюиту о первой любви, актеры, дорвавшись до творческой свободы, городили один актерский экспромт на другой, но вся эта детская резвость гениев требовала себе места, экранного времени и вытесняла, выдавливала из фильма его суть, его сюжет и смысл. И если бы это было сделано на известном сюжете – скажем, по «Ромео и Джульетте» или по «Гамлету» – ладно! Зная фабулу, зритель развлекался бы и кайфовал от режиссерских импровизаций. Но тут… Тут историю, фабулу утопили, тут вытерли об нее ноги все, кому не лень, тут принципиально снимали не по сценарию. А когда выяснилось, что из этих гениальных лоскутов-импровизаций не сшить не только полного костюма, но даже детских штанишек, позвали Булата Окуджаву, чтобы он своими песнями и дикторским комментарием прикрыл сюжетные дыры и объяснил зрителю, что же в конце концов происходит на экране.
О, конечно, я давно знал и даже трижды испытал на своей собственной шкуре, что любой фильм – это кладбище сценария. Но такого талантливого убийства и таких веселых похорон со мной еще не совершал никто!
Поглядывая на мое мертвое лицо, члены художественного совета пытались подсластить эту пилюлю…
Д. МЕСХИЕВ (кинооператор): Это очень хорошая картина! Здесь убедительный сплав достоверности и живописности. Может быть, это идеи нескольких людей, может быть, они набросали какой-то лук, какой-то бурак и все это сварили, но получилось – хорошо, хочется есть, смотреть! Я родился в Тбилиси, хорошо знаю Кавказ, но здесь не только Кавказ, здесь много юга, Одессы, здесь именно интернационализм. Основная моя мысль: нужно без страха и оглядки бросать свой талант на алтарь искусства, как делает это автор, и в этом случае он выигрывает…
И. МАСЛЕННИКОВ (режиссер): В данном случае мы имеем особый случай, это – авторское кино. Режиссер сумел так выстроить роль главного героя, что появилась удивительная, замечательная актерская работа этого мальчика… Мне вспоминается и другая сторона создания этой картины: как вся бухгалтерия измывалась над группой за каждое ведро израсходованной краски, как они считали эти ведра, известку. Теперь по поводу титров и диктора. Мне не хватало диктора, я ждал этого диктора, ведь редактор фильма так ярко и страстно рассказывал нам раньше, сколько было придумано Булатом Окуджавой…
…И только Виктор Мережко, с которым мы учились во ВГИКе, а после его окончания вместе обивали пороги «Мосфильма» и всех остальных студий, – только Виктор сказал то, что не могли или не хотели сказать остальные.
В. МЕРЕЖКО: Здесь говорили: это авторский фильм. В силу своей профессии я должен выразить сожаление по отношению ко второму автору – Тополю. Я знаю сценарий, он мне нравился, это был тонкий, грустный, с прекрасным юмором, его лучший сценарий! Конечно, эта картина – Резо Эсадзе, им сделано так много экспромтов, эскизов, и получился разнообразный борщ, который позволил сделать интересную картину. Но тем не менее больно за автора сценария, его здесь не видно. Ведь самое главное – взаимоотношения молодого человека и девочки, а все остальное должно этому аккомпанировать. А здесь, к сожалению, произошла перестановка, здесь главное – жизнь двора – как режут барана, ссорятся, любят и т. д.
Но члены худсовета тут же ринулись исправлять Витину «тактическую ошибку»:
С. ШУСТЕР (режиссер): Мы не вправе говорить, что это картина только авторская, Резо, потому что отправной точкой был все-таки сценарий. Другое дело, что нельзя от Резо требовать супа с гренками, когда он хочет сделать харчо. Он сделал фильм по-своему. Сравнение того, что было и что есть, не всегда на пользу делу. Иногда повторяется буквально сценарий, и это приводит к положительному результату, а иногда и наоборот. Группа, которая решала, как делать этот сценарий в кино, победила. Великолепно сделаны двор и вся атмосфера, в которой проявляется любовь с первого взгляда. А соотношение частностей – дело автора.
Л. РАХМАНОВ (драматург): Здесь Мережко сожалел, что сценарий весьма изменен. Но ведь зато появилось много нового, раскрылись актерские данные. Я полностью за эту картину, я получил от нее художественное наслаждение. Это счастье, что есть на студии Эсадзе!
А. БЕССМЕРТНЫЙ (редактор фильма): Во-первых, картина очень жизнерадостна, что дефицитно в нашем кинематографе. Выведена галерея народных типов, их много, но они характерны с разной степенью подробности, и поэтому картина получилась содержательной при всей ее пестроте. Во-вторых, сценарная история и экранная история – они нисколько не противоречат друг другу. Я против разговоров о том, что это неплодотворная постановка сценария. Это несправедливо по существу. Лучшее, что было написано в сценарии, – история первой любви, свет этой любви – полностью вошло в эту картину.