Игра в «Потрошителя»
Шрифт:
Анжелика Ларсон во всех подробностях помнила свое первое впечатление от Ли Гэлеспи и часто в мыслях возвращалась к нему, потому что история этого ребенка в конечном счете стала синтезом всей ее работы в социальной службе, со множеством разочарований и редкими минутами удовлетворения. Сотни таких, как Гэлеспи, социальная служба выручала из какой-нибудь ужасающей ситуации, а через короткое время эти дети оказывались еще в худших условиях, им причиняли еще больше вреда, и у них оставалось еще меньше надежды; и с каждым разом до них было все труднее добраться, пока наконец они не достигали восемнадцатилетия и тогда теряли право даже на такую скудную защиту и выбрасывались на улицу. Для Анжелики все эти дети сливались с Гэлеспи и проходили одни и те же этапы: робость, тоска, печаль и страх, которые со временем превращались в непокорность и бешенство, а потом — в цинизм или бесчувствие; тут уже ничего не поделаешь, оставалось только распрощаться с ними, испытывая
Вот что Ларсон рассказала Блейку Джексону. Летом 1995 года женщине стало плохо с сердцем на автобусной остановке; в уличной суматохе, до того как прибыли полиция и «скорая помощь», кто-то украл у нее сумочку. Ее привезли в Главный госпиталь Сан-Франциско в тяжелом, бессознательном состоянии и без документов. Женщина три недели пролежала в коме и умерла от второго обширного инфаркта. К тому времени вмешалась полиция, и ее личность установили: то была Мэрион Гэлеспи, шестидесяти одного года, медсестра на временной ставке в госпитале «Лагуна Хонда», проживающая в Дэйли-сити, на юге Сан-Франциско. Двое агентов явились по адресу, в скромный дом для людей с низкими доходами, и, поскольку на звонок никто не ответил, позвали слесаря, который не смог открыть дверь, закрытую изнутри на два засова. Соседи вышли в коридор посмотреть, что происходит, и так узнали о смерти женщины, которая жила в этой квартире. Они сказали, что даже не заметили ее отсутствия: Мэрион Гэлеспи переехала сюда несколько месяцев назад, не отличалась дружелюбием и едва здоровалась, сталкиваясь с людьми в лифте. Один из любопытствующих спросил, где же ее дочь, и сообщил полицейским, что в квартире жила девочка, которую никто никогда не видел, потому что она никуда не выходила. По словам матери, у девочки были проблемы с умственным развитием и заболевание кожи, обострявшееся от солнца, поэтому она не ходила в школу, а занималась дома; была очень робкая и послушная, тихо сидела в четырех стенах, пока мать работала.
Через час пожарные установили с улицы выдвижную лестницу, разбили окно, вошли в квартиру и открыли дверь полицейским. Скромное жилище состояло из гостиной, маленькой спальни, кухоньки, встроенной в стену, и ванной комнаты. Мебели было немного, зато всюду стояли чемоданы и коробки, не было и вещей личного характера, кроме цветного изображения Святого Сердца Иисусова и гипсовой статуэтки Девы Марии. Пахло затхлостью и запустением, и невозможно было объяснить, каким образом дверь оказалась заперта изнутри. На кухне нашли остатки хлопьев в пакетах, пустые консервные банки, две бутылки из-под молока и одну из-под апельсинового сока. О существовании девочки свидетельствовали только одежда и школьные тетради; нигде не было видно ни одной игрушки. Полицейские уже собирались уходить, когда одному из них пришло в голову заглянуть в шкаф и раздвинуть висевшую там одежду. Там и сидела девочка, закутавшись в тряпье, съежившись, как маленький зверек. Увидев мужчину, девочка заверещала в таком ужасе, что он решил не извлекать ее из укрытия силой, а подождать помощи. Вскоре пришла женщина-полицейский и после долгих увещеваний все-таки убедила девочку выйти. Она была ужасающе грязная, растрепанная, худая, с безумным выражением лица. Не сделав и трех шагов, она упала без чувств прямо на руки сотруднице полиции.
Анжелика Ларсон впервые увидела Ли Гэлеспи в больнице, через три часа после драматического вызволения ребенка из квартиры в Дэйли-сити. Она лежала на носилках, под капельницей из сыворотки, полусонная, но следящая за всеми, кто приближался к ней. Женщина-врач из больницы, которая приняла девочку, сказала, что та, похоже, изголодалась и страдает обезвоживанием, она жадно проглотила печенье, сливки, желе, все, что ей предложили, но ее тут же вырвало. Несмотря на слабость, она защищалась, как взбесившаяся кошка, когда с нее попытались снять платье, чтобы осмотреть, и врач решила, что не стоит применять силу, лучше подождать, пока не подействует транквилизатор, который ей вкололи. Она предупредила Ларсон, что девочка визжит, когда к ней приближается мужчина. Сотрудница социальной службы взяла Ли за руку, объяснила, кто она такая, зачем пришла, заверила девочку, что ей нечего бояться, что она будет рядом, пока не приедет кто-нибудь из родных. «Мама, пусть придет мама», — твердила девочка, и Анжелике Ларсон не хватило духу сказать, что ее мама умерла. Ли Гэлеспи крепко спала, когда ее раздели, чтобы осмотреть. И тогда убедились, что это мальчик.
Гэлеспи поместили в педиатрическое отделение больницы, а полиция тщетно пыталась найти каких-нибудь родственников; Мэрион Гэлеспи и ее сын будто бы возникли из небытия, у них не было ни семьи, ни прошлого, ни корней. У мальчика была экзема аллергической природы, облысение на нервной почве, ему требовался зубной врач, воздух, солнце и движение, но не обнаруживалось никаких признаков физического или умственного расстройства, что бы там ни говорили соседи из Дэйли-сити. В свидетельстве о рождении, подписанном неким доктором Жан-Клодом Кастелем 23 июля 1981 года, значилось, что роды имели место дома, во Фресно, Калифорния; ребенок мужского пола, европеоидной
В январе 1994 года доктор Ричард Эштон представил в суд по делам несовершеннолетних первое психиатрическое заключение относительно Ли Гэлеспи. Физическое развитие мальчика соответствовало подростковому возрасту, интеллектуальный коэффициент немного выше обычного, но у него имелись серьезные проблемы в эмоциональной и социальной сферах, он страдал бессонницей и привык к транквилизаторам, которые мать давала ему, чтобы он легче переносил заточение. С боем его заставили остричь волосы и надеть мужскую одежду, Ли продолжал твердить, что он — девочка и что «мальчики плохие». Он тосковал по матери, мочился в постель, часто плакал, всего боялся, особенно мужчин, отчего отношения между врачом и пациентом не сложились и приходилось прибегать к гипнозу и лекарствам. Мать держала его взаперти, одевала как девочку и учила, что люди опасны и в скором времени наступит конец света. Они постоянно переезжали с места на место, мальчик не помнил или не знал, в каких городах они жили, мог только сообщить, что мать работала в больницах или в домах престарелых и часто меняла работу, «потому что пора было уезжать». В заключение психиатр указал, что, исходя из симптомов, пациент Ли Гэлеспи нуждался в электрошоковой терапии.
Сотрудница социальной службы объяснила суду, что психотерапия дает обратный эффект, потому что ребенок боится доктора Эштона, но Рэйчел Розен не затребовала повторной экспертизы и постановила продолжать лечение и определить Гэлеспи в домашний приют, чтобы он жил в приемной семье и ходил в школу. В отчете за 1995 год Анжелика Ларсон указала, что мальчик учится хорошо, но у него нет друзей, дети смеются над ним из-за девчоночьих манер, а учителя находят, что он не хочет сотрудничать. В тринадцать лет он попал в дом Майкла и Дорис Константе.
Знаю, Инди, ты хочешь пить. В награду за то, что ты так хорошо себя ведешь, дам тебе апельсинового сока. Не пытайся подняться, соси через соломинку. Вот так. Еще? Нет, пока хватит; перед тем как уходить, дам тебе еще, если только ты съешь то, что я тебе принес, фасоль с рисом, тебе нужно набраться сил. Ты дрожишь, должно быть замерзла, здесь очень сыро, кое-где подвал затопило: поднимаются подземные воды. Кто знает, сколько времени ты лежишь, полумертвая от холода. Я тебя хорошо закутал, положил несколько одеял, даже надел шерстяные носки, но ты начала дергаться и вся раскрылась, ты должна лежать спокойно, пока меня нет, ты ничего не добьешься, извиваясь, ремни крепкие, тебе не освободиться, как ни старайся. Я не могу сторожить тебя постоянно, у меня своя жизнь там, снаружи, как ты можешь себе представить. Я много раз объяснял тебе положение вещей, но ты меня не слушаешь или все забываешь. Повторяю: сюда никто не придет, мы в пустынной местности — этот форт оставили много лет назад, — она огорожена, сюда доступа нет. Если бы я не заклеивал тебе рот, ты могла бы кричать до хрипоты, и никто бы не услышал тебя. Может быть, липкая лента и не нужна, вижу, ты молчишь, будто истукан, но зачем рисковать. О чем ты думаешь? Лучше тебе оставить всякие мечты о побеге, если ты об этом думаешь; даже если каким-то невероятным образом ты встанешь на ноги, выйти отсюда невозможно. Стены в этом отсеке — четыре черные тряпки, но вокруг — огромный бункер из железобетона, на железных опорах. Дверь железная тоже, и я слежу, чтобы засов был задвинут.
Ты слишком сонная — должно быть, больна серьезнее, чем я себе представляю: наверное, потеряла много крови. Что с тобой, Индиана? Или ты уже не боишься? Ты смирилась? Меня раздражает твое молчание, ведь я затем и привез тебя сюда, чтобы мы могли поговорить и понять друг друга. Ты похожа на одного из этих тибетских монахов, которые покидают мир, медитируя; говорят, иные из них умеют контролировать пульс, давление, биение сердца, даже могут умереть усилием воли. Интересно, это правда? У тебя есть шанс проверить на практике методы, которые ты рекомендуешь пациентам: медитация, расслабление, в конечном счете жаргон Нью Эйдж, столь любимый тобой. Могу принести тебе магниты и эссенции для ароматерапии, если хочешь. И раз уж ты медитируешь, подумай о причинах, которые привели тебя сюда; о том, какая ты капризная и злая. Ты раскаиваешься, знаю, но прошлого не вернешь, ты можешь сколько угодно уверять, что осознала свои ошибки и собираешься исправиться, можешь обещать мне все, что угодно, нужно быть идиотом, чтобы поверить тебе. А я не идиот, так и знай.
Четверг, 5 апреля
Выслушав до конца историю Ли Гэлеспи, игроки в «Потрошителя» единодушно решили сообщить о своем открытии старшему инспектору. С началом рабочего дня Аманда позвонила отцу на мобильник, не получила ответа и связалась с Петрой Хорр, которая объяснила, что агенты ФБР созвали весь департамент на собрание.
— Они считают, что мы саботируем поиски Миллера. Говорят, что понапрасну теряют время. Я им посоветовала воспользоваться случаем и посмотреть достопримечательности, а они это восприняли как оскорбление. Нудные такие, — сказала Петра.