Играй в меня

Шайлина Ирина

Ревела. И больше всего боялась, что Сенька узнает. А он узнал слишком скоро, слишком, Лялька не была готова. Пришёл. У него ключи были от Лялькиной квартиры. Одеяло сдернул, за ногу стащил с постели, Лялька копчиком о пол ударилась, на глаза слезы навернулись.

— Ты что творишь? — крикнул он прямо в её лицо.

Его лицо — от злости перекошено. Глаза бешеные. Страшно. И слова, которыми можно оправдаться не находятся. Знала же, что так будет… и все равно.

— Ты что натворила, дура???

И ударил. Мог бы сильнее, Ляля

это понимала. Всё равно больно и обидно. И кровь тонкой струйкой из разбитой губы. Солёная. И понимаешь, то прав он, что не нужно было… Сенька сел на пол и голову руками обхватил. Думала даже — заплачет. Не заплакал. У Ляльки губа болит разбитая, и душа тоже. Это же из-за неё Сеньке так хреново.

Вот знала же, знала! И правда — дура.

— Она же не ребёнок, твоя Дюймовочка! — Выплюнула Ляля. — Свои мозги есть.

— Она не такая, — почти простонал Сенька. — Ей в эту грязь нельзя.

Обидно стало. Ляльке значит в грязь можно, а Кате нет. Она особенная.

— Обычная, — упрямо возразила она. — Ничего в ней такого нет!

Сенька посмотрел так зло, что Ляля сжалась, ожидая удара. Он не последовал.

— Ты, блядь, заноза. В моей заднице. Я люблю её. Понимаешь, люблю. И только попробуй её подставить. Хоть волос с её головы упадет — убью. Я её вытащу. Пусть даже украду и увезу, насрать на Димку. Я не хочу, чтобы она все это видела…

И ушёл. А самое страшное — не вернулся больше. Лялька приходила сама, гордости в ней не осталось. Он открывал дверь, смотрел пустыми глазами, молчал. И Лялька молчала, мялась, ежилась. Вот что ему сказать, если он другую любит? И уходила…

Шла к Катьке, которую ненавидеть никак не выходило. У Ляльки никого, даже мамы нет теперь. А Катька — она тёплая. Ладошки вечно холодные, а сама греет. Может и правда, особенная? Лялька чувствовала, что впадает в зависимость от Катиной дружбы, но сделать ничего не могла и не хотела. Так она по крайней мере Сеньку чаще видела. И он улыбался. Правда, Кате.

Потом ошарашил тем, что вынудил Катьку встречаться с ним. Пусть не по-настоящему, все равно… Лялька тогда снова к нему пришла.

— Ну чего ты ходишь? — устало спросил он.

Лялька вошла. В квартире было пыльно, значит мама его не вернулась. Села на кухне на табуретку, Сенька в душ ушёл. Вернулся — капли стекают с волос по груди, животу, впитываются в резинку шорт. Отвела взгляд. В животе стало горячо, почти больно. Так, как с Сенькой ни с кем не выходило, Лялька пробовала.

— Чего нужно? — спросил он, открыл банку пива и напротив сел.

— Ты такой же, как я, — в лоб обвинила его Лялька.

Сенька даже пивом поперхнулся.

— Чего?

— У Кати парень есть. Вполне дееспособный. Он может решить её проблемы. А ты юлишь…

Нашептываешь. Врешь. На что ты надеешься? Что они разосрутся и ты кусок счастья отхватишь?

— Вот Ляль, честно скажи. Ты зачем это все затеяла? Катьку в наркоту втянула. Мне жизни не даёшь…

— Я

люблю тебя, — просто ответила она.

— Я тоже люблю. Вот и все. Просто не тебя. Вот ты готова жизнь сломать другому человеку, за призрачный шанс залезть в мою койку. Я тоже готов. Да, я такой как ты. Но Дюймовочку так просто ему не отдам.

— Я ей расскажу. Что ты лжешь. Ты усложняешь. Специально…

Он снова смеялся. Но не так, как на заре знакомства. Не слишком весёлый был смех. А потом в несколько глотков банку осушил.

— Маленькая шантажистка, — улыбнулся зло Сенька. — Ну давай, говори, что хочешь за молчание.

Лялька отвела взгляд. Ей всегда нужно было одного — самого Сеньку. Навсегда не получалось, так хоть на немножко… И он сам знал это прекрасно.

И трахнул её прямо на кухне. Никаких поцелуев — видимо, не заслужила. Лялька стояла и опиралась о стол руками. Стол был старым, советским ещё, уныло раскачивался и скрипел в такт Сенькиным движениям. Думала развалится. Не развалился, все же, умели в советах делать. На совесть, которой у самой Ляльки, видимо, не было.

Больно тискал грудь. Но Лялька закрывала глаза — все равно хорошо. Пусть без бабочек в животе. Пусть раком. Главное рядом, в ней. Так, как и должно быть.

Потом стекала по ногам сперма. Сенька курил, а Лялька торопливо одевалась. Даже до ванной не дошла, вытерлась кухонным полотенцем и в мусор его выбросила.

— Больше не приходи, — в спину сказал Сенька.

И плакать хочется. А слезы где? Нет их.

Лялька вернулась. Когда Жорик умер. Жорика она не выносила, хотя и имела с ним секс пару раз. Так, чисто чтобы отстал — не давал проходу. Но его смерть меняла многое.

— Что делать будем?

В темноте шёпот такой горячий. Но — никакого секса. Какой секс, если Жорик, сволочь, сдох! Катька попала. И не позлорадствуешь — с ней автоматом попал и Сенька. Даже если не попал, сам себя в грязь вколотит, чтобы с Дюймовочкой гнить рядышком.

— Я скажу, что сам его убил, — решил Сенька.

— Да кто тебе поверит? Тебя тогда вообще в городе не было, все знают… Да и Катька уже сказала, что убила его.

— Не смеши. В ней сорок пять кило. Как она его убить могла? Никто не поверит.

— Как? Лампой. Все уже сделали вид, что поверили, Сень. Деньги то повисли. А Димку твоего не достать — у него папа.

Сенька выругался. А Лялька пошла к Кате. Их дружба была не нормальной, построенной на жалости, ревности, ненависти. Но она была, эта дружба. Первая Лялькина подруга и последняя.

— Зачем ты так сказала? Катя, зачем?

Она спасала Диму. Сеня спасал Катю. Ляля спасала Сеню. Одну Лялю никто не спасал.

Наверное, то уголовное дело до сих пор не закрыли. Димке хватило ума звонить не ментам, а отцу. Тот лишился поста, но сына вытащил. И Катьку тоже. Её не посадили, нет. Но обычного суда она не боялась.