Игрок
Шрифт:
Инопланетянка возвращается с кухни с чемоданчиком в руке. Он в эротические фантазии не вписывается. Абзац как грустно.
— Странный ты парень, — тем временем подмечает девчонка. — Приглашаешь его домой, велишь раздеваться, а он мнется в дверях. Не думала, что ты так стеснителен.
Уголок ее губ дергается вверх, и в глазах появляется веселый блеск. Хороша.
— Люблю, когда мне в этом деле помогают, — почти шепотом говорю ей, наклоняясь ближе.
— Давай на диван, — говорит с усмешкой и только стоит присесть, без колебаний стягивает с меня свитер. Причем, даже не пытается уменьшить боль, когда отдирает ткань, присохшую к ране.
— Изверг! — шиплю.
— Тссс… До свадьбы заживет, — тихонько отвечает и достает что-то из своего чемоданчика.
Латексные, бл*ть, перчатки. Ах вот что с ней не так. Гребаный доктор Айболит. Ненавижу врачей. Порно-медсестрички — совсем не мое.
— И часто ты ищешь себе пациентов таким экстравагантным способом? — интересуюсь, пока она раскладывает инструменты.
А ее губы изгибаются в кривоватой улыбке:
— Интересуешься, не первый ли ты у меня? Ах, прости, что разочаровала. — Однако улыбка у нее ужасно заразительная.
Я даже становлюсь чуточку терпимее к порно с участием белых халатов.
— Так и знал, что ты маньячка. Так только о пальцах заговорила, так сразу понял.
— Хирургической иголки испугался? Или пролена (шовный материал)? Черт, ты все-таки из пугливых, — бормочет, отламывая горлышко ампулы.
— Ненавижу вашу братию-медбратию.
— Не переживай, я буду любить ее за двоих.
Она встает рядом и заставляет меня запрокинуть голову, а затем вкалывает обезболивающее в подбородок. Пока она шьет, ощущений масса, и все неприятные. На мои эротические фантазии совсем не похоже. Хоть бы халат с декольте до пупа, что ли, надела, и то бы полегчало, так нет же — в глухом до горла платье-кимоно разгуливает. Наблюдаю за порхающими пальцами, которые натягивают нити и завязывают узлы. Благо, порез небольшой, да и шьет она быстро. Закончив с подбородком, инопланетянка заставляет меня сесть на подлокотник, принимается за другую рану. На этот раз быстро не выходит. Но в качестве утешительного приза обнаруживается, что я недооценил прелесть наряда своей сестры милосердия. Тот не только от каждого движения скользит по груди, но и сопротивления не встречает… Осознание, что на стоящей прямо передо мной девице нет белья, взрывает мозг. Какие, на хрен, раны? Неосмотрительно ты, крошка, привела меня домой. Опускаю ладонь на ее колено.
— Ну и что ты делаешь? — интересуется она, отклонившись назад.
— Ты не останавливайся. Заканчивай… побыстрее. А пока можешь сказать, как тебя зовут.
— То есть твоя рука у моей коленки именем интересуется?
— Моя рука — да и не только она — интересуется отсутствием на тебе белья, но поскольку интерес нуждается в наглядных подтверждениях, я решил выяснить, как буду называть тебя во время жаркого секса.
— И все-таки ты любишь быть особенным, — она касается пальцами моего лица. — Ведь я никогда не сплю с пациентами.
— Уверен, ради меня ты сделаешь исключение.
Жен
У него очень симметричное лицо. Спокойное. Даже когда нападали с ножом, мой незнакомец был холоден и сосредоточен. Его низкий голос завораживает, интонации соблазняют, но все равно кажется, что он бесконечно далек и холоден. И, спорю, даже если я сброшу одежду и почувствую жар его воспаленной желанием кожи, это нас не сблизит.
Не сказав ни слова, продолжаю шить. Нечего мне ему сказать. Пусть гость не кажется угрозой, для получения магнитной карточки от спальни этого мало. И если бы дело было только в нем, если бы сегодняшний день начался иначе, то проблемы бы не существовало вовсе. Увы, мне безумно, бесконечно одиноко, близость желанна, и остается только молчать. Зная.
Наконец ножницы щелкают в последний раз, и тишина становится гнетущей. Хочется разорвать. Рву. Вместе со скрипучими перчатками на руках. Пытаюсь подойти к столику, чтобы закрыть рану бинтами… но внезапно оказываюсь в кольце рук на диване, разметавши по белым подушкам кольца волос и остатки сомнений. И из слов только:
— Сумасшедший.
Травмированную руку он бережет, но в остальном — в губах и ласках — до крайности неосторожен. Глубокие, алчные поцелуи обращают в пыль кирпичные стены, за которыми робко прячется моя беспомощность, и наконец достают ее на поверхность. Вытягивают, распыляют в воздухе, заставляя принимать вид резких выдохов и стонов. Мои пальцы трогали множество обнаженных тел, но именно его горячая кожа заставляет что-то внутри дрожать и пульсировать. Думаю, это чувства.
— Видишь, я был прав, инопланетянка, — слышу горячий шепот у самого уха.
Удивленно распахиваю глаза, гляжу в его лицо. Спокойствие исчезло. Его дыхание частое, неровное. Такое изумительное.
— Кто-кто?
— Инопланетянка. Или забыла, что отказалась сообщать мне свое имя?
— Я, пожалуй, согласна на инопланетянку.
— А на что еще согласна?
Спрашивает он, начиная развязывать пояс на платье. А мне вдруг так страшно становится. Страшно, что он уйдет… Странная мысль, глупая. Я себя за нее ругаю. Ну кто он? Разве что-то мне должен? А он застывает, глядя на мою грудь. Идут секунды. Его реакция типична, ничего необычного в ней нет. Многие предполагали, что я дурочка, по юности лет разбившая папину машину и искалечившая таким образом себя. Не хочу, чтобы он так думал, приходится сжимать зубы, чтобы не начать оправдываться. Мне не за что оправдываться. И о болезни ему знать ни к чему. Не его проблемы. Нечего переваливать! Я настолько увлечена внутренней борьбой с самой собой, что прикосновение пальцев к полоске шрама становится полной неожиданностью. Обескураживает.
Начинаю задыхаться, не могу остановиться. Я весь день сдерживала слезы, не плакала. А теперь, в кольце рук незнакомца, не могу сдержаться. При том, что наши тела переплетены на диване, и он понятия не имеет, во что ввязался в поисках близости с незнакомкой. Закрываю глаза запястьем, будто это в силах скрыть мое состояние.
— Что, черт возьми, с тобой? — мрачно спрашивает мужчина, пытаясь отстраниться.
— Не уходи, не вздумай уйти сейчас, — шепчу запальчиво, хватаясь за его плечи обеими руками и притягивая ближе. Мои слезы выставлены на обозрение, но пусть смотрит, лишь бы не бросил здесь, одну. — Останься. Останься. Все в порядке.
Он моргает, встряхивает головой, настороженно смотрит, а потом неуверенно, но все-таки целует снова. Унять слезы не удается, однако отвечать на ласки это не мешает. Не знаю, зачем и как так вышло, что он мне вдруг стал нужен сегодня, разбираться не хочу; просто когда он уйдет, я останусь не только со своими проблемами, но и воспоминаниями о нескольких часах сладкого забытья. Неужели я не заслужила права на некоторое утешение? Краешком сознания отмечаю, что его губы не боятся шрама — напротив, раз за разом касаются. Это необычно. Это личное.