Игрушка для хищника
Шрифт:
— Ты не ночуешь дома, — всхлипывает.
— Девочка… — а сам уже скольжу губами по шее, опускаюсь к острым торчащим соскам. — Ты не поверишь, — я вообще почти никогда не ночую дома, — перебрасываю на бедра, лицом ко мне, раздвигаю ноги, забрасывая их к себе за спину. — Нет для меня никого, кроме тебя. И никогда не будет.
— Ты — мое солнце, маленькая. Весь мой свет. Какой идиот захотел бы жить без солнечных лучей? Ты же внутри меня. Так глубоко… Как не бывает, Свет. Глубже всего остального. Ты во мне больше, чем я сам.
— Все мои лучи — от тебя, Арт… Они погаснут,
Слова, просто слова. Они никогда не имели для меня значения. Но как же непросто дались мне сейчас. И как же режет в груди от того, что она говорит мне… А ведь просто слова… Всего лишь странно сложенные самые обыкновенные буквы.
— Никогда не отпущу, — прижимаю так крепко, что и сам задыхаюсь. Нет, не от силы, — от того, что понимаю, — мы действительно теперь вместе. Всей душой. Обеими нашими душами. Все — не сон, не иллюзия, не секунда. Ее глаза, ее губы и тело — никогда мне не врали. И сейчас тоже не врут. Мы уже — навсегда. И та лавина одуряющего счастья, от которого каждая капля крови внутри закипает, обрушивается на меня разом. Счастья, в которое я так до этой секунды и не верил до конца. Каждый раз зная, что оно закончится.
— А теперь… Придется тебе потерпеть. Я по тебе изголодался! — подхватываю на руки и несу в спальню. В нашу уже спальню, — сам поражаясь тому, как это «наше» звучит в голове. Одуряюще. Это оргазм, помноженный на сто тысяч.
— И не царапайся, — прикусываю за мочку, подавляя ее последнее сопротивление. — Я не обещал, что быть моей женой — это легко! За всю неделю супружеский долг отдавать придется. В тройном размере!
* * *
— Ты выбрала, какую хочешь церемонию? — откинувшись на подушки, я притянул ее, все ее подрагивающую от хрен знает какого по количеству оргазма и уложил себе на грудь.
Знала бы ты, маленькая, как я задыхался без тебя, без этого нашего пространства на двоих.
Но ничего, главное уже разгреб, — и можно теперь все послать и уехать куда-то, совсем подальше. Туда, где мы будем только вдвоем. И никто достать не сможет, не выдернет из нашей пелены. На неделю — так точно.
— Зал там, праздник, платье?
— Не хочу, Артур… Зачем нам чужие люди? Хочу только с тобой, вдвоем… Где-нибудь далеко… Даже бабушке потом давай скажем. Тем более, она еще в больнице. Пусть это будет только нашим. На двоих.
— Теперь всегда все будет только нашим, — глажу ее по волосам. — Теперь нас по отдельности больше нет, Света. Только мы.
— Свет, — притягиваю ее к себе так сильно, что даже ребра становится страшно поломать. Но ничего, вот ничего с собой поделать не могу, — вжать ее, впечатать в себя хочется.
— Я, наверное, просто мало говорю… Да и не по этим я делам, не по разговорам. Ты просто знай. Знай всегда, что бы ни случилось. Я жизнь за тебя отдам и весь этот мир гребаный переверну на хрен, если придется. Ты же у меня вот здесь, — еще сильнее к груди прижимаю. Ты — все мое. И не словами это измеряется. Разве не чувствуешь? Не слышишь? — прижимаю ее ладошку к сердцу.
Она должна знать. Знать, как знаю я. Никаких
И знает, — по глазам вижу, — все она знает, все чувствует.
И снова — нет ничего на свете, кроме нас двоих. Нет и не будет никогда. Только мы.
Что там Маниз говорил про слабость?
Я тоже, может, раньше так и думал.
Никого вовнутрь бы не пустил, никому бы власти над собой не дал.
Но это… Это совсем другое.
Не слабость это, — наоборот, — сила, которой раньше и представить себе не мог. И даже в том, чтобы вот так распахиваться настежь перед ее маленькими ручонками. В том, чтобы кислород свой из ее глаз брать, — глаз, в которых столько всего плещется, что мне и слышать от нее ничего не нужно. Там, в этих глазах, — вся жизнь моя. И ничего не страшно. Страшно только неживым быть, а все остальное — хрень и ерунда.
Кивает, прижимаясь в моей груди, — и снова сердце в бешенный мотор превращается.
— Прости, — тихонько шепчет мне в кожу, а у меня ледяные мурашки по венам расползаются. — Я просто… Испугалась. Все новое здесь. И ты новый, другой. И жизнь у тебя тут…
— Лучик… — до боли затапливает ее тихий шепот. Нежностью кромсает, — и снова понимаю, — неправ я, так было нельзя, — вот просто ее здесь так вот бросить. — Никогда не будет по-другому. Только ты и я. Все остальное — так, декорации.
— Декорации, — улыбаясь, кивает, водя пальчиком по моей груди. — Тогда зачем они нам, Артур?
И правда.
Зачем нам вся эта мишура?
— Собирайся, — киваю, подхватывая ее на руки и поднимаясь с постели. — Кольца есть, а платье, я думаю, не так уж важно. Все равно порву.
Глава 18
* * *
Я везу Свету в то место, о котором почти никто не знает.
В маленький поселок, в заброшенную почти церквушку, где меня крестили.
Там началась моя жизнь, — но только со встречи с ней эта жизнь обрела настоящий смысл. Думаю, так будет правильно, что мы обвенчаемся именно там. А после… После пропадем и спрячемся от всего мира, — там и домик у меня еще есть небольшой, о котором никто почти-то и не знает. Все, как мне хотелось, — спрячемся, запутаем следы и просто будем вместе. Пусть и недолго.
Такое редкое и драгоценное чувство, — тишины и безмятежности.
Улыбаясь, она гладит мои пальцы на руле.
И внутри, — так же тихо, как и при въезде в поселок. Тишина и умиротворение.
Вот так, наверное, и правильно. Так и должно быть. Благость и благодать.
Правда, я все равно знаю, что за нами едет Сергей и Змей должен где-то незаметно подтянуться.
Не имею права поддаться спокойствию. Не могу поставить под удар или даже под угрозу этот наш день.
И все равно где-то внутри прошибает, — не бывает так. Не может быть! Будто молнией нутро все насквозь переворачивает.
Разве заслужил я тихое счастье? Эти глаза рядом, — такие доверчивые?
— Артур… — эта молния моя будто и ей передается, — и пальцы на моих руках вдруг начинают дрожать.