Игрушка для хищника
Шрифт:
А вдруг все повторится?
И снова, как тогда, — даже слушать ничего не станет? Просто навалится, подавит силой, возьмет, — не слыша моих слов, не видя моих слез?
Я уже ничего не знала. Не знала, чего от него ждать, на что он способен.
Тигр переступил все мыслимые и немыслимые грани.
— Уходи…
Сама себе не поверила, услышав, что отпускает.
Может, — просто пьян, зол сейчас, — и просто вырвалось, вспылил?
Не дожидаясь, пока он передумает, лихорадочно собралась, — да и собирать, в общем-то,
Несмотря на ночь на дворе, бегом неслась прочь из этого дома.
Хотя…
Если Тигр передумает и захочет меня вернуть обратно, — кто сможет помешать? Он способен идти через трупы, если чего-то хочет…
Нет, нормальной жизни уже не будет, никогда.
Каждый раз теперь буду дергаться и оборачиваться по сторонам из страха, что он захочет вернуть себе свою игрушку. Даже если мы с бабушкой уедем на край мира. Этот найдет. Разве что… Разве что забудет. Вышвырнет из головы. Только на это одна надежда…
Сравнит, поймет, что по сравнению с его женщинами здесь, я — так, — бледная моль, может, что-то вроде экзотики, на которую его потянуло там, на острове… А, может, все так вышло просто потому, что я оказалась рядом, под боком, — вот и привык.
С горечью усмехнулась, прикусывая губу до крови, — теперь я жадно впиваюсь в надежду на то, чего еще так недавно боялась…
Конечно, никто не дал мне уехать самой.
Сергей, приставленный ко мне с самого начала, как только мы переехали с острова, молча взял у меня сумку и открыл дверь машины.
Да и смысла отбиваться совершенно не было.
Этот человек… Он все равно узнает, где я. Все равно найдет, если захочет. Главное — чтобы не захотел.
Даже не оборачиваюсь, уезжая.
Только сердце щемит такой болью, что меня, кажется, сейчас просто раздавит, хотя уже вроде — куда уж сильнее?
Все это — наша с ним жизнь, наша кровавая страшная сказка.
Надежды — и жуткая реальность.
Вазы, полные роз — и кровавые пятна на платье невесты.
«Люблю больше жизни» — и пистолет у виска. И резкий голос, требующий, чтобы я произнесла клятву.
Нежные прикосновения, сводящие с ума ласки — и жесткий рык насильника, которому плевать на твою волю.
И все равно — сердце так страшно щемит… От того, что только теперь расстается со своими глупыми мечтами… С тем счастьем, в которое оно так верило. И которое не могло быть возможным. Просто не могло!
Что он сейчас делает?
Разносит все, что попадется под руку?
Пьет?
Или стоит тенью у окна, чувствуя то же, что и я? Так же задыхаясь от горечи и боли? От того, что разрушил сам, своими же руками?
Мы едем долго, — даже слишком долго.
Как будто водитель специально не спешит, — ожидает отмашки от своего хозяина? Ждет, что тот передумает и прикажет вернуть его игрушку?
Но мне, кажется, уже все равно.
Жизнь будто вытекла из меня полностью, до последней капли.
Вернет, отпустит, —
Все равно я уже не смогу. Ни любить, ни верить. Будто оболочка одна от меня осталась.
Но мы все же добираемся до поселка.
И я, все еще не веря, что оказалась дома, осторожно оглядываюсь.
Неужели? Неужели и правда — отпустил?
Даже всхлипываю, только сейчас понимая, в каком напряжении находилась все время, пока мы ехали.
Будто не узнавая, осматриваюсь по сторонам.
Все — и привычное, и в то же время — такое чужое…
Просто…
С тех пор, как была здесь в последний раз — будто две разных жизни прожила.
Все то же, — только вот я теперь уже — не я.
Только киваю, понимая, что никаких звонков не будет.
— И… — Сергей мнется, явно не одобряя того, что собирается сказать. — Вот, — наконец выкладывает передо мной на стол смятый клочок бумаги. — Номер Георгия. Альбиноса. Артур сказал, вы захотите, наверное, с ним связаться.
Сердце пропускает удар. Неужели? Тигр настолько щедр?
Да, тот Артур, которого я знала, был ради нас, ради меня, — готов на что угодно!
Но этот…
Просто не верится, — и грудь снова обжигает.
— Но я все же надеюсь, что вы этого не станете делать, — слишком грубо добавляет Сергей, и, даже не кивнув мне на прощанье, просто уходит, оставляя меня одну. Со звоном бросив закружившееся на столе обручальное кольцо, которое я оставляла на трюмо в том, его, доме. Оно вертится, а я просто смотрю, не в силах оторвать от него глаз. В нем — жизнь, которой не было на самом деле и никогда не будет…
Сердце из меня будто выдрали, — а все равно болит, — так, что раздирает, разматывает на куски, — рваными осколками всей меня. Позвоночник словно вырвали жесткие руки Тигра, — и ломает его нещадно, с жадным хрустом в каждом позвонке. Я — будто сгусток, слабые ошметки чего-то, что от меня пока еще осталось. И этот ошметок просто бьется сейчас в последней своей агонии.
Падаю прямо на пол, на ковер, вцепившись руками в волосы.
Слез нет, — просто ору, задыхаясь от боли.
Как??? Как же так вышло??? Как, Господи? Он же — жизнь моя вся, — и отодрать его, вырвать изнутри не могу, — даже когда он такое чудовище!
Было ли в нем хоть что-то человеческое? Была ли она, — его любовь, или я просто придумала ее, — ничего не замечая, отчаянно поверив в то, чего мне так хотелось?!
Что я должна делать? Чему верить?
Тому, что рассказал мне об отце ОН, или…
Или все же позвонить?
Родная кровь…
Единственный родной после бабушки человек… Отец…
Нет, — встряхиваю головой, отгоняя от себя все те ужасы, что говорил Артур и что я сама, собственными глазами видела тогда на экране. Он ошибся со мной, — значит, может ошибаться и насчет моего отца! Да нет, — конечно же, он ошибается! Такого просто не может быть!