Игрушка Двуликого
Шрифт:
«Не-е-ет!!! – мысленно взвыло рвущееся от боли сердце, но голоса памяти не заглушила… – А души тех, кто отказался от этого испытания и, тем самым, вступил на Путь в Бездну Неверия, низвергаются в первозданный мрак…»
Отчаяние, которое я ощутил, поняв, что уже никогда не увижу Мэй, вымораживало душу целую Вечность – до тех пор, пока со стороны дороги не послышался еле слышный звук шагов, а за ним – встревоженный голос десятника Гатранов:
– С тобой все в порядке, баас’анэ’ори? [220]
220
Баас’анэ’ори –
Я даже не пошевелился. А зря – хейсар, вместе со своими воинами упавший мне на след еще на Роммском тракте и сообщивший, что у них есть приказ сопровождать меня до храма Двуликого, в мгновение ока оказался рядом и прижал пальцы к моей яремной вене.
Пришлось открыть глаза и посмотреть на него.
– Силы твоей деснице и остроты взору, ашер! – убрав руку, торопливо поздоровался хейсар. – Мы забеспокоились – уже полдень, а ты все еще не в пути…
«Полдень?» – равнодушно подумал я и закрыл глаза – вставать, собираться и куда-то ехать не было ни сил, ни желания.
– Тебя лихорадит из-за ожогов? – не дождавшись моего ответа, робко спросил десятник. – Может, послать кого-нибудь за лекарем?
– Не надо… – буркнул я и попытался вспомнить сон, прерванный теньканьем пересмешника.
Вспомнил. Обрывок. Тот, в котором Мэй сидела на краю стола, болтала ногами и с наслаждением слизывала мед с куска сот, искрящегося в свете мерной свечи.
Вгляделся в ее счастливое лицо и угрюмо вздохнул: в нашем общем прошлом не было ни сидения на столе, ни болтания ногами, ни медовых сот. А в будущем… будущее у нас отняли…
– Может, поешь? Мы тут прикупи…
– Спасибо… – отрицательно мотнув головой, буркнул я и взглядом показал на опушку.
Видимо, получилось слишком злобно, так как Гатран потемнел лицом и принялся извиняться:
– Прости, что прервали твои размышления. Мы просто беспокоились. И хотели помочь…
«Мне уже ничем не поможешь…» – мрачно подумал я и… вдруг оказался на ногах:
– Нужны деньги. Желтков десять. Наберете?
Хейсар среагировал на мой прыжок с места, как настоящий воин – сначала разорвал дистанцию и выхватил Волчьи Клыки, затем сместился в сторону, чтобы уйти от возможной атаки, и только потом сообразил, что я ему сказал. Улыбнулся, убрал клинки, снял с пояса кошель и протянул его мне:
– Тут – полтора десятка. Если не хватит – найдем столько, сколько потребуется…
Я благодарно кивнул и протянул ему свой чекан:
– Продашь. Он стоит раз в пять дороже…
Десятник сперва недоуменно выгнул бровь, а потом убрал руки за спину. Тогда как один из его воинов – мальчишка лиственей шестнадцати-семнадцати, судя по вышивке на ара’д’ори, Ракташ – посмотрел на меня, как на юродивого:
– Ты чего, баас’анэ’ори? Мы – твои ро’шер’о!!!
Я оглядел «младшего брата» с ног до головы и снова уставился на десятника:
– Бери: кроме денег, мне потребуется еще и конь…
Гатран прищурился, потом пару раз хлопнул длинными и по-женски густыми ресницами, а затем понимающе улыбнулся:
– Мне кажется, ты не знаешь, что такое
Да, я не знал. И не хотел знать, так как собирался успеть добраться до Тьюварра как можно раньше. Но, увы, равнодушия, написанного на моем лице, десятник «не заметил»:
– Ты – правая рука Барса, а это значит, что весь Шаргайл – твой сарти, а все хейсары – твои ро’шер’о…
К удивлению хейсаров, я отнесся к своему новому титулу без какого бы то ни было пиетета – кивнул и принялся собираться. Десятник воспринял это нормально и послал одного из подчиненных за конем, а тот самый Ракташ, который незадолго до этого смотрел на меня, как на юродивого, возмутился. И тут же попытался высказать мне свои претензии:
– Баас’анэ’ори – это живое олицетворение а’дара, воин, который…
– …не говорит, а делает! – рванув его за рукав, рявкнул седой Уаттах, до этого момента не вымолвивший ни слова. – Кром услышал. Этого достаточно…
– Да, но мы – его ро’шер’о, и он обя…
– Один из таких же ро’ори, как ты, лишил Крома его гард’эйт… – еле слышно прошипел седой, затем повернулся ко мне и склонил голову: – Асвид Ветерок юн и говорит, не подумав. Не держи на него зла, ашер…
…К воротам Тьюварра я подъехал к началу часа оленя и, оглядев вереницу телег, забившую тракт на добрую половину перестрела, мрачно вздохнул: о том, что в город удастся попасть до заката, можно было забыть.
Остановил коня за рассохшимся возом, загруженным выцветшими мешками, потянулся к щеке, чтобы почесать шрам, и, ткнув пальцем в незаживающие струпья, мрачно вздохнул: ждать не хотелось. Совсем.
В этот момент рядом за моей спиной раздался голос десятника Гатрана:
– Езжай дальше, ашер: ты – баас’анэ’ори, и тебя пропустят без очереди…
«Тьюварр – это не Шаргайл…» – подумал было я, потом сообразил, что в карауле, охраняющем городские ворота, должен быть хотя бы один хейсар, пришпорил своего скарца и через минуту подъезжал к высоченным – локтей в двадцать – створкам, между которыми стояли деревянные козлы, разделяющие людские потоки.
Мордастые и толстопузые воины с алебардами, преградившие дорогу очередной телеге, оглядели меня с ног до головы и мотнули головой в направлении столика мытаря.
Я утвердительно кивнул, подъехал к столу, потянулся к кошелю и чуть не оглох от подобострастного вопля попрошайки [221] :
– Добро пожаловать в Тьюварр, ваша светлость! Рады, что вы решили заехать в наш благословенный Богами город!
Оглянувшись по сторонам и не обнаружив поблизости ни одного белого [222] , я непонимающе уставился на мытаря и увидел, что его взгляд перебегает с моего араллуха на конец посоха, торчащий из-за плеча, с посоха – на лицо и снова на араллух:
221
Попрошайка – презрительное прозвище мытарей.
222
Ваша светлость – обращение к графу.