Игрушка Двуликого
Шрифт:
День – до Рендалла. Еще три – до Тьюварра. Сутки, может, чуть больше – до переправы через Вилику и еще двое – от нее до храма Двуликого. Итого – дней семь или восемь. С того дня, как он увидит погребальный костер Яриса. А потом…
Про то, что будет потом, я думать боюсь. Но все-таки думаю. И все сильнее и сильнее ощущаю боль, которую почувствует мой муж в тот момент, когда его сердце пробьет ритуальный нож Хранителя Серпа Душ.
– Я ДОЛЖНА БЫТЬ С НИМ!!! – изредка мысленно
Сколько времени я упиваюсь своим горем, сказать трудно – здесь, в гуще леса, в нескольких часах ходьбы от ближайшего жилья, течения времени не чувствуется вообще. Поэтому когда Унгар просыпается и уходит в кусты по нужде, я невольно вскидываю взгляд туда, где еще недавно висел лик Уны.
Младшей уже нет, а чуть левее того места, где я видела ее в последний раз, весело щерится Дейр.
Судя по доносящимся до меня звукам, справив нужду, Ночная Тишь зачем-то сплевывает на землю, а затем разворачивается и идет обратно.
Дожидаюсь, пока он покажется между деревьев, заглядываю в черные провалы его глазниц и неожиданно для себя спрашиваю:
– Ты ведь знаешь, что я уйду при первой же возможности… Неужели радость от разового обладания чужой женой значит больше, чем честь воина и уважение всего Шаргайла?
Унгар останавливается на полушаге, затем подходит ко мне и опускается передо мной на колени:
– Ты не уйдешь, латтиара! Просто не захочешь!
Я изумленно выгибаю бровь и… начинаю хохотать. Истерически. До слез. А когда успокаиваюсь, оглядываю его с ног до головы и округляю глаза:
– Ты изучил «Тайны дворцовых альковов»? Или – дай я догадаюсь – даже попробовал кое-что из прочитанного перед побегом с Жергова плоскогорья?!
Ночная Тишь с хрустом сжимает кулаки, но молчит. Зря – я замолкать не собираюсь:
– И как овцы? Остались довольны? Хотя о чем это я – ты же с чего-то возомнил себя неотразимым!
Унгара аж передергивает: он гневно сдвигает брови к переносице, набирает в грудь воздуха, а потом вдруг улыбается. Да так радостно, что у меня в душе что-то обрывается.
– Мне не надо ничего изучать. Послезавтра ночью я познакомлю тебя с человеком, который заставит тебя увидеть во мне БОГА!!!
– Ты бредишь… – фыркаю я. – Кстати, Боги очень не любят, когда мы, смертные, сравниваем себя с ними…
– Да я…
– Бог? – ехидно спрашиваю я. – Или тот, кто их породил?!
Парень скрипит зубами, выхватывает из ножен наш’ги и утыкает его мне в горло:
–
У меня слабеют колени и на миг останавливается сердце: я помню все, что король Неддар рассказывал нам про брата Годрима, и вдруг понимаю, куда «сбежал» брат-надзиратель!
В этот момент мне в глаза бросается ярко-желтая полоса, перечеркивающая горло Унгара.
Сглатываю, вскидываю взгляд к ночному небу и, сообразив, что эта полоса – лик Дейра, отразившийся в лезвии клинка, мысленно благодарю Двуликого за вовремя поданный знак.
Старший скалится еще веселее и словно подмигивает: «Ну же, продолжай, пока он не очухался!»
«Продолжаю…» – стряхнув с себя оцепенение, мысленно восклицаю я и смеюсь Унгару в лицо:
– Теперь я понимаю, почему ты с такой легкостью отказался от рода: ты не хейсар, а баба в ара’д’ори!
Он немеет, а я, почувствовав кураж, продолжаю в том же духе:
– Посуди сам, любой уважающий себя воин вызвал бы моего мужа на поединок БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ. Ты – трус, поэтому сделал это во время айге’тта, точно зная, что твой отец не позволит вам скрестить клинки. Далее, вместо того чтобы найти себе женщину в других сарти и тем самым доказать всем, что тебе хватает на это мужества, ты, трус, умыкнул ее у родственника. Ну а сейчас, похитив меня, ты, трус, готов отдать меня этому самому надзирателю, ибо знаешь, что без посторонней помощи не победишь в лар’вате даже связанную женщину!
Унгар воет диким зверем, в мгновение ока рассекает ремни, приматывающие мои локти и колени к деревяшкам, затем переворачивает меня лицом вниз и зачем-то несколько раз дергает ремешки моей узды.
Удивляюсь. И тут же получаю ответ на незаданный вопрос:
– Все, узлы тебе не развязать! Так что восстанавливай кровообращение и готовься стать моей…
Слава Богам, что в этот момент я лежу лицом вниз – если бы Унгар увидел улыбку, против воли появившуюся у меня на лице, он бы связал меня в два раза сильнее!
…Руки и ноги начинают слушаться где-то через полчаса, но слабость из них никуда не девается, поэтому прежде, чем продолжить доводить Унгара до белого каления, я предельно добросовестно разминаюсь и даже пробую изобразить кусочек танца Ветра.
Унгар не мешает – стоит по другую сторону костра, рядом с грудой оружия, заботливо выложенного на груду переметных сумок, и сходит с ума от предвкушения.
Миг, когда его желание становится сильнее терпения, я чувствую чуть раньше него самого. И успеваю расстегнуть маттир.