Игрушки дома Баллантайн
Шрифт:
— Ева, не надо, — предупреждает Этьен.
Тренированное тело реагирует быстрее, чем Ева успевает ударить. Секунда — и девушка корчится в пыли. Запястья вывернуты за спину, колено Этьена упирается ей между лопаток.
— Прости. Прости меня, — тихо шепчет он, поднимая ее с земли. — Поедем домой, я все тебе объясню.
Ева отталкивает его, отбивается, захлебывается слезами.
— Доктор, ты это… — начинает Дон неуверенно.
— Все в порядке, мы сами разберемся, — поспешно отвечает Этьен.
Прижимая к себе одной рукой орущую, бьющуюся девушку, он срывает
— Ты ее задушишь… — всхлипывает Мария и тут же отшатывается в сторону, напоровшись на взгляд Этьена.
— Разойдитесь, ну! — рявкает Легран.
Ларри подбегает к нему, и вдвоем они укладывают Еву на землю. Пока Ларри удерживает девушку за щиколотки, Этьен мягко дует ей в лицо и нажимает пальцами несколько точек в районе верхних шейных позвонков. Глаза Евы закатываются, тело обмякает, она глубоко вздыхает и отключается. Этьен взваливает ее на плечо, делает несколько шагов.
— Куда ты ее? — спрашивает Ларри.
— Отвезу к себе.
— Надолго она в отключке? Может, поехать с тобой?
— До дома хватит. Все, продолжайте без меня, — тяжело дыша, распоряжается Этьен.
Подходит Мария, вытирает лицо Леграна смоченным в реке куском ткани.
— Ты понимаешь, что она тебе этого не простит? — спрашивает она вполголоса.
— Понимаю, — едва слышно отзывается он. — И прошу тебя: отсидись дома пару недель. На всякий случай.
— А что будет с тобой?
Она бережно промокает влажной тканью царапину на щеке Этьена. В глазах читается: «Я за тебя боюсь». Легран отворачивается.
— Я сам о себе позабочусь. Уходи, Мария.
Он относит Еву в машину, укладывает на заднее сиденье. Поправляет ее разметавшиеся волосы, касается губами ресниц, слипшихся от слез.
По городу кабриолет мчится, с трудом вписываясь в повороты и пугая редких ночных прохожих. У дома Этьен бросает машину на тротуаре, заносит Еву в дом, стараясь не шуметь.
Утром Эвелин просыпается в чужой постели. В окно льется солнечный свет. Над письменным столом горит лампа. Этьен в нелепых очках в толстой черной оправе спит на открытой книге. Ева встает, поправляет грязную мятую юбку, рассматривает прореху на рукаве блузки. Дергает дверную ручку — заперто. Она возвращается к столу, становится за плечом Этьена. Разглядывает его расцарапанную щеку, смотрит на свои руки, всхлипывает. Резкий звук будит Леграна, он поднимает голову, смахивает на стол очки. Оборачивается.
— Ева?..
Она отшатывается, натыкается на стеллаж с книгами, что-то роняет.
— Выпусти меня…
— Я тебя отвезу к родителям. Только, пожалуйста, дай мне объясниться.
Ева
— Ты… ты даже не понимаешь, что натворил.
— Понимаю, Ева. Я тебя потерял.
— Зачем ты…
— Я дал слово твоему отцу, что больше не подпущу тебя к ритуалам, — спокойно говорит он.
Ева смотрит на него с ненавистью.
— Врешь. Ты убрал меня, потому что боишься за свою власть.
— Господи, Эвелин! Ты же умная девушка, подумай, прежде чем сказать! Неужели я, по-твоему, такой мелочный придурок?
— Нет. Но мне все равно. Ты мой мир разрушил, Этьен. Я жила этим… Ты ничего не знаешь… вообще ничего обо мне…
Она хватает ртом воздух, часто моргает. Этьен осторожно протягивает руку, касается ее щеки. Придвигается ближе.
— Я тебе звонила, трижды. Тебя не было. Дома происходит что-то страшное… я к тебе, мне не к кому больше! А ты меня — вот так, при всех…
Теплые ладони поглаживают спину Эвелин сквозь тонкую темную ткань. Она утыкается лбом в плечо Леграна, вдыхает слабый запах сандала.
— Я тебя люблю, Ева. Прошу, успокойся. Мы поедем в Гринстоун, втроем поговорим. Я, ты и твой отец. Ты поймешь, почему я запретил тебе.
Ее сердце бьется ровно и спокойно, в глазах стынет зимнее море. Пальцы перебирают пряди волос Этьена, прикасаясь легко и нежно. На правой скуле налипли песчинки, и он собирает их поцелуями.
— Когда я ехала сюда, я надеялась, что ты мне обрадуешься. Что ты выслушаешь и поможешь, — монотонно произносит Ева. — И что, вероятно, у нас с тобой что-то получится. У нас раньше неплохо получалось. В самом начале, ты помнишь?
Этьен кивает, запоминая ощущения от ее прикосновений, ее запах, ее голос.
— Ева, не уходи. Я понимаю, каким мерзавцем выгляжу сейчас, но прошу — позволь мне хотя бы…
— Я позволю. Только дай и мне сказать. Я никогда не думала, что скажу это именно тебе, Этьен.
Она обнимает его крепко-крепко, прижимается лицом к заросшей трехдневной щетиной щеке и шепчет на ухо:
— Я хочу, чтобы ты умер. Изо всех сил хочу. Больше всего на свете.
В распахнутое окно льется летняя жара. Сибил и Уильям тихонько сидят за кухонным столом и читают книгу сказок. Элизабет делает вид, что хлопочет по хозяйству, но на самом деле что-то не дает ей уйти, оставив детей одних. Она смотрит на них — молчаливых, поникших, бледных — и не может избавиться от чувства вины.
Ночь прошла без сна. Они с Брендоном развели близнецов по разным спальням, но час спустя обнаружили, что Сибил вылезла через окно на втором этаже и перебралась к брату. До утра Элизабет сидела с плачущей дочерью в комнате Евы, а Брендон удерживал Уильяма в детской. Мальчик кричал и вырывался, но отец был непреклонен. Утром Брендон засобирался на работу. Элизабет вышла его проводить на пять минут, а когда вернулась, нашла близнецов спящими в одной кровати. Она посмотрела на измученные, заплаканные лица детей, поправила сползшее на пол одеяло, тихо вздохнула и вышла.