Игры престолов. Хроники Империи
Шрифт:
На Хаашима бросали удивлённые, но по большей части неодобрительные взгляды. Впрочем, если одному идиоту захотелось рискнуть своей жизнью ради спасения детёныша хсаура, неведомо каким образом оказавшегося посреди этой безжизненной ледяной пустыни, никто не имел права отказывать ему в этом. Поэтому остальные воины молча шли рядом, сберегая дыхание и тепло до привала, который устроили в закрытом зале, куда не могла проникнуть злая вьюга. Здание почти целиком скрылось под вековыми отложениями снега и льда, выдав себя лишь острым шпилем, рядом с которым зияла приличных размеров дыра.
Оставив привычных краллов зарываться в снег, воины,
Хаашим устроил спящую девочку поближе к огню и, капнув на ладони согревающей мазью, принялся растирать малышке ручки и ножки, возвращая им чувствительность и возобновляя ток крови. Наблюдающий за этим Фандин пренебрежительно фыркнул:
– И зачем она тебе? Чтобы съесть, когда придёт нужда?
– Дурак, – беззлобно откликнулся хафес, вновь укутывая найдёныша в одеяло, а под голову со светлыми кудряшками подложив свёрнутую куртку. – Ну разве не чудо, что она оказалась здесь? Вдруг кто-то из Изначальных испытывает нас? Меня? Один раз я уже сделал неправильный выбор…
Взгляд Хаашима потускнел. Он подбросил в костёр пару книжек с ближайших полок, ничуть не задумываясь над тем, что, возможно, лишает галактику бесценных знаний. Сейчас для него было важнее всего согреть маленького котёнка, доверчиво сопящего в его куртку. Котёнок… Похожа на Хельгу. Светлая кожа, светлые волосы… наверное, голубые глаза. Так могла бы выглядеть их дочь, если бы Хаашим не струсил и не предал свою любимую в самый последний момент! Воспоминания об этом жгли, словно свежее клеймо на сердце.
Предатель. Трус.
Он вступил в Легион Свободных, потому что нигде не мог найти себе места. За отличные боевые навыки, которые он не успел растерять, его сделали десятником и Хаашима это устраивало. Помнил, как пытался вернуть себе имя, вновь называться гордым: Йахшим-хааз… но быстро понял, как смешон и глуп в этих беспомощных, бесполезных попытках! В глубине души он боялся, что Хельга не узнает его под новым именем, даже понимая, что вряд ли им предстоит встретиться вновь. Это новое мучительное чувство мало походило на тоску по прекрасной Хайат. Тогда он наивно полагал, что страдает по дому и возлюбленной.
Настоящая боль отныне всегда с ним. Она терзает его во сне воспоминаниями о светлой, солнечной улыбке Хельги, о её тонких пальцах в чернильных пятнах, которые он хотел бы целовать каждый миг… Воображение вновь рисует тонкий светящийся абрис её совершенного тела, воскрешает к жизни изящную игру искусственного звёздного света на белоснежной коже…
Грубая похоть не имела к этому чувству никакого отношения. Если бы было иначе, Хаашим давно пресытился бы ею, напиваясь в кабаках всех космопортов, и пропадая в объятиях продажных женщин. Но к чему принимать бесполезные лекарства?
Хаашим медленно выдохнул, с кривой усмешкой встретив взгляд друга. Да, наверное, Фандин и ещё восемь хсаши, входивших в десяток хафеса, могли бы стать его друзьями, но даже им, познавшим позор и унижение рабства, он никогда не сможет доверить свою постыдную тайну.
Трус. Предатель.
Франдэ сонно всхлипнула, сжимая в кулачке рукав куртки. Хаашим подоткнул шерстяное одеяло со всех сторон, чтобы холод не так досаждал малышке и вновь отвернулся к костру. Ему придётся делить свою пайку с детёнышем, но так даже лучше. В его сердце царила настоятельная потребность заботиться о ком-то и он больше не мог и дальше игнорировать этот могучий зов. Фандин начал рассказывать истории о своей прошлой жизни. О жене и детях. Никто из «свободных» не позволял себе такой вольности, но все из десятка стянулись к костру послушать, заново переживая собственные потери. Завтра, как только уляжется буря, они снова выйдут в поход, но их будут согревать воспоминания о более счастливых днях, потому Хаашим не одёргивал друга. Прикрыв глаза от яркого, жёлтого света костра, он сидел, привалившись спиной к стеллажу и держа на руках тёплый свёрток с детёнышем, мирно спящим в ворохе одеяла. В груди что-то сильно болело и сладко сжималось, как будто трескался лёд, обсидиановой коркой сковавший сердце. Было хорошо и спокойно, почему-то Хаашим знал, что всё будет в порядке, даже если ему придётся последние мили шагать голодным. Он больше не позволит себе замёрзнуть.
+++
Альфред, мягко ступая, подошёл к привязанному на кровати отцу и, под ревнивым взглядом Натана, опустился на самый краешек, с любовью созерцая измождённое, осунувшееся лицо Тимо. Синий взгляд бесстрастно скользнул по сыну и вновь упёрся в потолок. Безразличие, которое легко перепутать с наивысшей степенью страсти.
– Я только поговорю с ним, – раздался в тишине мягкий голос Императора Эшли. – Ваше присутствие, Владыка, не обязательно.
Натан досадливо поджал губы, но счёл за лучшее оставить комнату. В конце концов, именно Альфред снабжал Повелителя вампиров антидотом, делающим кровь Лайтонена безвредной для Натана, а так же время от времени появлялся здесь, чтобы обновить заклинания на оковах, которые, хоть и были многократно зачарованы, уже опасно трещали под натиском чудовищной силы старлинга. Ссориться по пустякам с таким союзником не стоило.
Натан хищно улыбнулся. Даже если рыжеволосый ублюдок Эшли решит позабавиться с отцом, к
вечеру, когда Принц Ночи войдёт в свои покои, все повреждения успеют затянуться и Тимо будет готов к продолжению, так что оставалось лишь выбрать орудие наказания на этот раз.
– Здравствуй, отец, – ласково прошептал Альфред, дождавшись, пока пылающий дикой ревностью Натан не выйдет в коридор. – Хотя, судя по твоему виду, часто здравствовать тебе не приходится, верно?
Тихий смешок в темноте. Прохладные пальцы легли на пылающую кожу – высокая температура тела была одной из негативных реакций на ускоренную регенерацию.
– Ты весь горишь. Не волнуйся, этот червь сполна заплатит за всё, что с тобой сделал и это будет очень медленно, мучительно и прекрасно. Я даже позволю тебе насладиться агонией шакала, увидеть, как в последний раз он содрогается в конвульсиях и хрипит, схваченный за горло самой Смертью. Впрочем, это случится ещё не скоро, – Альфред мечтательно улыбнулся. – Видишь ли, он мне нужен, как твой личный палач, а срок твоей казни ещё даже не близок к завершению.
Тимо по-прежнему молчал, изучая потолок и замысловатую роспись на нём, изображающую сражение сил Света и Тьмы.