Игры престолов. Хроники Империи
Шрифт:
Бал был в самом разгаре, когда к Сулле подошёл кто-то из близнецов – к своему стыду она до сих пор не могла их различить – и предложил бокал белого вина.
– Это очень хорошее вино, матушка, – сказал Матиас (а может, Лукас), добродушно улыбаясь. – Виноградники этого года дали прекрасный урожай, оцените дивный вкус и изысканный букет напитка. Ваше плохое настроение исчезнет, словно клочья тумана, разгоняемые солнечными лучами.
Сулла вымученно улыбнулась и взяла бокал, втайне не собираясь следовать совету юного принца. Она не очень любила вино, однако стоило хотя бы оценить усилия барона.
–
– Если вас что-то тревожит… вы всегда можете рассчитывать на нашу помощь. Мы с братом будем поблизости, так что улыбнитесь, матушка, и наслаждайтесь балом.
– Конечно, я так и поступлю… если найду хозяина этого мероприятия, – пошутила Сулла, качнув головой.
Золотистые блики света скользнули по её рыжим волосам, уложенным в сложную причёску, заискрились на драгоценных камнях заколок и тончайших серебряных цепочках.
– Кажется, я видел его в игорном зале. Он разговаривал с этим мерзким и скользким политиканом – сенатором Ферроу. Думаю, ваше общество будет куда приятнее.
Тут Сулла обратила внимание на то, что происходило за спиной близнеца – у самых колонн, желая привлечь её внимание, совершал какие-то непонятные жесты брат барона. Добившись того, что матушка посмотрела в его сторону, принц ткнул пальцем в брата и, опустив руку, сжатую в кулак, выпростал из него указательный и средний пальцы. Благодарно улыбнувшись и кивнув Матиасу, Сулла сказала:
– Пожалуй, мне следует спасти Его Величество от внимания чересчур тёмных личностей, верно, Лукас?
– Я поражён! – вскричал барон. – Прошло так мало времени, а вы уже можете различать нас с братом! Это поистине поразительно! Я не устаю благодарить Высокое Небо за то, что оно, наконец, ниспослало нашему отцу столь замечательную женщину!
– Не перехвали меня, – покачала головой Сулла и, растеряно отпив из бокала, который всё ещё держала в руках, направилась в сторону игорного зала. За её спиной близнецы торжествующе переглянувшись, улыбнулись самыми проказливыми улыбками, на какие только были способны.
Тимо действительно обнаружился в центре кружка, состоявшего из политиков и дворян, заинтересованно внимающих негромкой речи Владыки. Однако, едва кто-то из них увидел Императрицу, величественно приближающуюся к этому импровизированному клубу, все предпочли расступиться и отвесить ей почтительные поклоны. Приняв непринуждённый вид, в чём ей весьма помог ещё один глоток вина, оказавшегося достаточно лёгким и приятным, Сулла мило улыбнулась, сорвав целый букет из комплиментов и уверений в собственной неотразимости. Тимо, отставив пустой бокал на поднос подошедшего официанта, со странным выражением посмотрел на свою маленькую жену. Сулла бросила на него исключительно томный взгляд и произнесла:
– Господа, не соблаговолите ли вернуть мне супруга? Видите ли, я слегка заскучала без его общества.
Разумеется, никто не посмел отказать Императрице, и Тимо, взяв Суллу под руку, вывел её из зала.
– Что-то случилось? – шепнул он ей еле слышно. – Вы чем-то встревожены?
– О, нет, – с проказливым смешком отозвалась Сулла. – Просто вы выглядели таким… несчастным в компании тех людей, что мне даже стало жаль вас.
– И это всё? – в хорошо поставленном голосе Императора скользнула металлическая нотка. – Между прочим, я занимался важными государственными переговорами…
– На балу, где ещё ни разу не подарили мне, своей законной супруге, танец, – обвиняющим тоном закончила Сулла.
С ней что-то происходило – что-то невероятное и странное. Куда-то исчезли покорность и смущение, она вдруг поняла, что действительно здесь и сейчас является Императрицей и вправе говорить и делать то, что захочет. Впервые в жизни она позволила себе нечто подобное и – чёрт возьми! – Сулле это пришлось по душе.
На миг девушка успела испугаться, но уже в следующее мгновение Тимо фыркнул, а потом засмеялся, да так непринуждённо и искренне, что у Суллы исчезли последние сомнения. Она всё делает правильно!
– Приношу свои глубочайшие извинения, моя драгоценная леди! Сей же час мы исправим столь досадное упущение.
И под стук взволнованного сердечка Суллы Тимо ввёл её в зал, где под пронзительно прекрасные звуки вальса танцевали блестящие пары. Они влились в этот круг так легко и свободно, будто от начала веков не было для них ничего привычнее танца друг с другом. Потрясающее наслаждение музыкой и взглядом напротив такого безбрежно синего цвета, что бывает у океана в солнечную погоду. Чувствовать его руку у себя на талии, такую горячую, знать, когда сделать очередной шаг, поворот или, напротив, остановиться на мгновение, предоставив ему возможность бережно подхватить её на руки. Восхитительно! Божественно! У Суллы кружилась голова от нахлынувших чувств, бешено стучало сердце, и ей казалось, что она готова взлететь, подобно птице.
– Все жительницы Эргона столь неподражаемы в танце? – хриплый голос Тимо, возможно, даже чуть более взволнованный, чем обычно, заставил Суллу рассмеяться.
– Мне нужно было вас предупредить, милорд?
– Ох, пожалуй, потому что мне кажется, что я сильно уступаю вам в мастерстве.
– Вы безбожный льстец.
– Только не в этом случае.
Его улыбка зажигала в ней колдовские огни, от которых цвёл румянец на щеках и становилось жарко.
Музыка закончилась, и в душе осталось что-то от расставания. Это было неправильным, и потому Сулла, сама опьянев от подобной смелости, потянула Тимо прочь из зала, жарко шепнув:
– Мне вдруг стало дурно, не проводите ли меня до спальни?
В его сапфировых глазах вновь сверкнуло то самое чувство, но на этот раз Сулла смогла его распознать, и на её губах появилась соблазнительная роковая улыбка.
Алчность. Император жаждал её.
Это было как раз то, что нужно для завершения замечательного безумного вечера. Во всём теле Суллы растекалась необычная для неё оживлённость, предчувствие чего-то великолепного, того, что способно раз и навсегда изменить её скучную жизнь. Горячие пальцы Императора в её ладошке, торопливые шаги и лёгкий смешок, когда им пришлось отпрянуть в густую тень, отбрасываемую одной из статуй, чтобы пропустить пьяного маркиза, который брёл, пошатываясь, к уборным.