Игры с хищником
Шрифт:
– Я и подумал... Только вот не уверен был в патронах. Они же старые, еще с войны, может, порох слежался. Я их хранил где попало...
– О чем вы говорите?! – Горчаков возмущенно потряс руками. – Как вы можете?..
– В том-то и дело, не могу ничего, – с сожалением проговорил он. – Например, проверить патроны. Да и эпистолярный жанр не дается... Знаешь, вспомнил, когда ликвидировали ЦК на Старой площади и выгребали секретные сейфы, нашли заготовки некрологов. На живых еще членов Политбюро... И вот я подумал: надо бы запасти и предсмертные записки. И каждому ответственному работнику положить свежие патроны
– Сергей Борисович?!
– Ладно, это шутка, черный юмор...
– Мне не нравится ваше настроение! – Генерал открыл стеклянную дверцу шкафа. – Вы позволите?.. Для подъема тонуса?
– Наливай. – Он расслабленно опустился в кресло. – А знаешь, почему не дается ни один жанр? Слов не нахожу, нечего сказать. Баланов всему научил. Кроме одного – покаяния...
– О чем вы говорите, Сергей Борисович? – возмутился Горчаков. – В чем вы каяться собрались? И перед кем? Вас избирал народ, причем дважды и на честных выборах. И вы честно народу служили. Об этом надо помнить!
– Да брось ты, Горчаков! – Сергей Борисович взял бокал с виски. – Меня когда-то избрал Баланов. И выкормил с руки... Не надо меня утешать сказками.
– Так можно знаете до чего договориться?.. Всех кто-то и когда-то выбрал и выкормил. Вопрос не в том. Какова была отдача, результат – вот в чем суть! Вам есть за что каяться? Ничего себе!.. Иногда мне кажется, вы кокетничаете, Сергей Борисович!
– Слушай, генерал... Давай напьемся? Просто так, по-мужски надеремся... Может, полегчает? Мне же теперь выпить не с кем, а одному – не лезет. Раньше с Верой можно было, а они с Маринкой уехали. Искать принца заморского. Представляешь, нашли! Последнего принца во всей Европе!.. Так что я скоро стану сватом испанскому монарху. Тоже ведь положение, да?
Горчаков таращил глаза и готовился чем-то возразить, но в этот момент заурчал кремлевский телефон. Мягкий его звук был негромким, однако назойливым, обволакивающим и всецело заполняющим возникшую паузу. Зачарованный на некоторое время, генерал встрепенулся, схватил трубку прямой связи и отдал приказ дежурному офицеру охраны:
– Быстро ко мне!
Тот явился через десять секунд и замер на пороге, словно настороженный кролик. Телефон продолжал звонить с размеренностью метронома.
– Почему не отключили связь? – спросил Горчаков, не оборачиваясь.
– Поступило распоряжение не отключать, – доложил тот.
– Откуда поступило? От кого?
Офицер охраны завибрировал.
– Лично от главы Администрации Президента, товарищ генерал.
– Тогда подними трубку и ответь, – приказал Горчаков. – У нас уже в голове звенит!
– Не положено по инструкции, товарищ генерал, – был ответ.
– Ты знаешь, кто это звонит?
– Никак нет...
Вертушка наконец умолкла, и наступила приятная тишина.
– Иди и принеси закуски, – велел охраннику Горчаков и тут же изумился: – Во создали систему! Теперь сами от нее страдаем!
Бокал виски Сергей Борисович выпил как воду, не ощутив ни вкуса, ни крепости. Поглядев на это, генерал, однако же, лишь пригубил свой, снял с плеча мешающий ему пистолет-пулемет и повесил на спинку стула. И наверное, оба враз ощутили одно и то же – не о чем стало говорить. Вернее, было о чем, но это должен был бы быть совершенно иной разговор, искренний, дружеский, и до
Сергей Борисович усмехнулся, снял трубку и включил громкую связь.
– Я жив, господа...
– Простите, что звоню ночью, – услышал он трепещущий и вроде бы незнакомый голос. – Знаю, что вы не спите... Мне необходимо встретиться с вами, Сергей Борисович. Очень срочно...
– Кто это? – спросил он, переглядываясь с генералом.
– Суворов... Вы меня не узнали?
– Давно не слышал вашего голоса, Суворов... Что за срочность?
– Это очень важно, Сергей Борисович! Вопрос, не терпящий отлагательства...
– Я занят! – отрезал он. – Что за дурная привычка звонить по ночам? В конце концов, я отдыхаю, на пенсии. И сейчас пью американскую самогонку.
– Простите, – залепетал тот. – Позвольте, перезвоню утром? Или, если можно, сразу приеду к вам... Скажите только, в котором часу?
– Когда напьюсь, высплюсь и проснусь... – Сергей Борисович бросил трубку.
Горчаков невозмутимо налил полный бокал.
– Это как понимать?
– Как хочешь. – Он встал. – А я и в самом деле пойду спать.
Сергей Борисович ушел в спальню, не раздеваясь лег на кровать и только закрыл глаза, как перед взором возник проселок между Ельней и Образцово. Но это был еще не сон, а его фотография, память о нем, своеобразная привычка видеть одно и то же, как видится картина на стене. Он расслабился и подумал, что если сейчас приснится дорога, то надо обязательно досмотреть, чем заканчивается сон. Была уверенность: сейчас можно его продлить, ибо он не испытывал прежнего возбуждения и неприятия, однако зрительная картинка пожелтела, затуманилась, а потом и вовсе померкла. Разум, в последние часы настроенный на воспоминания, опять потянулся к прошлому и согнал начавшуюся было дрему.
Ангелина когда-то предрекла ему карьеру дипломата, но после Мексики, которая так или иначе воспринималась как ссылка, в планах что-то изменилось и Сергей Борисович неожиданно получил назначение в аппарат ЦК, причем на ответственную должность в Секретариат, под непосредственное руководство Баланова. И увидел то, что когда-то пророчил Бажан: партии уже не было, и лишь ее призрачная тень маячила перед глазами.
Но все это было видно лишь изнутри. Великая и могучая система стремительно теряла власть только потому, что утрачивала всякое влияние и переставала быть собственно партией. И как явление, некогда грозное, могущественное, возведенное в абсолют, однако же утратившее силу и веру в себя, становилась жалкой и одновременно трагичной.
Внешне же пока все еще выглядело вполне солидно, дух скорых перемен, ожидание некого обновления скрадывали приближение краха, а начавшаяся перестройка создавала иллюзию свежести и молодой энергии. После пяти лет жизни за рубежом все это особенно бросалось в глаза и вызывало недоумение: почему седовласые старцы, эти жрецы и оракулы, будто ничего не замечают и продолжают делать серьезный, глубокомысленный вид, подчеркивая свою руководящую и направляющую роль?
После нескольких месяцев работы Сергей Борисович сам приехал к Баланову на дачу и там, бродя по знакомым натоптанным тропинкам под вековым сосновым бором, поделился своими впечатлениями.