Игры шестидесятилетних
Шрифт:
Они боятся не успеть.
Филолог становится все более любезным, а коммерсант – все более раздражительным и у обоих это является признаком слабости. Игра к тому времени становится неуправляемой.
– Безумный мир, – говорит филолог. – Почему бы не жить наоборот – рождаться стариком и знать, как много времени еще впереди, потом становиться моложе и моложе и,
– Недурно, – говорит вдова. – Но зато появляется масса неудобств. Не знаешь, сколько всего потерял. Да и неприлично как-то – умирать в бессознательном состоянии.
– Все это несколько противоестественно… – замечает коммерсант.
– Что именно?
– То, что мы говорим об этом сегодня. Ведь завтра воскресенье и ты должна дать ответ.
– О, боже, – она с улыбкой проводит рукой по лбу. – Проклятая память. Конечно, завтра. Как я могла забыть?.. Мне полагается все время думать только о завтрашнем дне… Начинаешь больше ценить дни вчерашние.
Она предпочла филолога. Собственно, ни для кого из них это не было неожиданностью. Она серьезно и обстоятельно (излишне серьезно и обстоятельно) объявляет о своем решении и все трое некоторое время неловко молчат.
– Ну? – говорит вдова.
– Что – ну? – не понимает коммерсант.
– Что теперь?
– Игра вроде бы окончена, – неуверенно говорит коммерсант. – Хотя не скажу, что я рад этому…
– Дальше, – раздраженно говорит вдова.
– Нет, ничего, – отзывается коммерсант чересчур поспешно.
– Нужно окончить кое-какие формальности, – предлагает филолог.
В каком-то трансе они оканчивают формальности. Разыгрывают венчание, счастливую супружескую пару, делают вид, будто собираются путешествовать, даже решают, где провести медовый месяц. Коммерсант несет всякую чепуху о сердце, разбитом навеки, а также о том, что может быть, еще встретит подругу жизни.
Вдова поглядывает на него как-то странно.
В понедельник вечером супруги и коммерсант выходят на улицу.
Единственное чувство, посещающее всех троих во время грустной прогулки, – отчуждение. Люди проходят мимо, не задевая их, создавая безудержный маскарад жизни, но трое остаются на голых подмостках – осиротевшие заложники своей бесконечно абсурдной пьесы.
Город завораживает, манит миллионами огней, но трое не трогаются с места.
– Что дальше? – то и дело спрашивает жена филолога.
– Не знаю… – растеряно и виновато отвечает ей отставной коммерсант и на этом разговор заканчивается.
Они стоят у какого-то сквера под старыми каштанами, сквозь голые ветви которых видно глубокое синее небо. По небу плывет белый пар облаков.
Внезапно жена филолога срывается с места. Через несколько секунд она растворяется в толпе. Коммерсант и филолог в растерянности ищут ее глазами.
– Смотри, что я тебе купила! – кричит женщина из толпы и бросает букет каких-то белых цветов. Букет не долетает до филолога и падает на мокрый асфальт.
– Это мне? – недоумевает филолог и поднимает букет, не зная, что теперь с ним делать. Потом его озаряет внезапная догадка.
– А, так ведь это ему. В самом деле, ему. Возьмите, дружище, – он протягивает букет коммерсанту.
– Я не подумала, – говорит женщина. – Конечно, это ему.
Коммерсант поворачивается и уходит. Супруги кажутся ему смешными. Он и сам себе кажется смешным…
– Ну, вот, – говорит филолог. Он не смотрит на свою жену. Он не смотрит на город. Он смотрит куда-то вбок.
– Ну, вот, – передразнивает его жена. – Иди сюда. И пожалуйста, побыстрее, – торопит она его. – Мне нужно выпить.
Через шестнадцать секунд филолог и его жена будут сбиты тяжелым грузовиком. Их обезображенные тела придется опознать коммерсанту.