Их любимая
Шрифт:
Кивнула, мне ничего больше не оставалось, эту пытку я хочу оборвать и побыстрее уехать.
– У тебя скоро день рождения, - напомнил Дима. Погладил меня по щеке.
– И ты все равно получишь подарок. Пусть даже спим мы сейчас в разных спальнях. Я по-прежнему хочу тебя радовать. Что это еще, если не любовь, Маргарита? Пока мы были в Греции я думал, что сумел тебя воспитать. Но теперь вижу - еще есть пробелы. Ты должна научиться ценить мое к тебе отношение. Да?
Кивнула повторно.
– Я рад, что ты меня
Машина поползла к воротам, я прилипла к зеркалу и фигуре мужа, оставшейся позади. Дима машет рукой.
А мне хочется показать ему средний палец и только подтвердить его слова о том, что я веду себя, как ребенок. Меня душит обида, разве человек, который любит, станет говорить вот такое? Пусть это правда, пусть, но нельзя ведь так прямо, в лоб?
Чем я это заслужила?
– Едем в парк?
– с заднего сиденья спросил сын.
– Нет, солнышко, на работу, - подмигнула ему.
Гриша разочарованно вздохнул.
– Ну перестань, - улыбнулась.
– Заскочим ненадолго в офис. А потом в парк, - пообещала.
И наврала.
Всю дорогу у нас на хвосте висел знакомый до боли Кадиллак, который я не видела, кажется, целую вечность. За стеклом маячило наглое лицо водителя, полускрытое черными очками, как и мое.
А я глаз не могла оторвать от его машины. И в прошлое возвращалась на семь лет назад, в тот октябрьский вечер, в наш, теперь уже общий, коттедж. Там березы были голые и под ногами ковер из полусгнивших желтых листьев. Стылая мойка, этот Кадиллак, будто из топей вынырнувший, помощник отца в багажнике, связанный.
Я не проверила закрыты ли окна в машине. Пока пыталась отмыть ее устроила потоп.
И привлекла к себе внимание младшего Северского.
Сева специально пересел на свою старую машину. И преследует меня, заставляет, требует не выпускать его из памяти.
Но я не хочу. Мне уже хватило утренних разборок с мужем.
– Проклятье, - убрала очки в бардачок. И с этим человеком позволила себе побыть ребенком, приоткрыла окно и, не глядя, высунула руку со средним пальцем. Помахала им.
И вздрогнула от грубого окрика.
– Слышь, курица, охреневшая! Ну-ка, давай тормози у остановки!
Повернулась и взглядом наткнулась на красную иномарку в соседнем ряду. Бритоголовый водитель опустил стекло и сверлит меня взглядом. Машет татуированной рукой.
– Тормози, тормози!
– Простите, - спрятала палец.
– Вы не то подумали! Это я не вам, а...
– Тормози, бля, я сказал, - перебил меня бритоголовый.
И я подчинилась. Но не его приказу, а чертову светофору, к которому мы так невовремя подъехали.
– Мама, - испуганно позвал Гриша.
– Все хорошо, - торопливо закрыла окно, с ужасом наблюдая, что водитель выбирается из машины и чешет к нам.
Боже
Бритоголовый поравнялся с моей машиной и грубо стукнул ладонью по стеклу.
– Открывай давай!
– рявкнул он с улицы.
– Это я не вам!
– от страха пот на лбу выступил. Ну и рожа - явный уголовник, на шее синяя наколка, ее узор прячется за воротом черной майки.
– Это я Кадиллаку показывала!
– призналась для убедительности и жестом показала себе за спину.
Посмотрела в зеркало.
Севастиан тоже вышел на улицу. Уверенным шагом к моей машине приблизился и остановился напротив разъяренного мужика. Что сказал Северский я не услышала, лишь вопрос бритоголового до меня долетел:
– Твоя что ли телка факами размахивает?
Севастиан кивнул. И я вскрикнула, когда тот, с размаху, зарядил Северскому кулаком в лицо. С Севастиана очки слетели, он пошатнулся.
– Что вы делаете!
– надавила на кнопку, и стекло поехало вниз.
– Я в полицию позвоню...
Мужик, не ответив, развязной походкой вернулся к своей машине.
– Ты зачем? Тебя просили? Ты...что уклониться не мог? Ты драться не умеешь?
– высунулась в окно.
Севастиан поднял с асфальта очки. Свет на светофоре сменился, и плавно потек мимо соседний цветной поток авто. Нам засигналили, но я заставить себя не смогла с места сдвинуться, пока не уверюсь, что с Северским все в порядке.
Это же из-за меня он получил, из-за моей дурости и показывания средних пальцев.
– Ты как?
– вытянула шею.
– Покажи! Он тебя...
Севастиан повернулся.
Под его левым глазом налился здоровый фингал. Такой синий, яркий...не мог он за секунду...
– Зверь мужик. Чуть не убил, - пожаловался Северский и улыбнулся. Не обращая внимания на сигналы клаксонов и недовольных водителей он наклонился, оперся на мое открытое окно.
– Видишь, какой синяк, Рита? Тормозни у остановки, плиз. Поговорим. Пожалеешь меня. Мне срочно надо, чтобы меня пожалели. Иначе разревусь. Это же из-за тебя мне врезали, - привел Севастиан убойный аргумент.
– Это ты пальчики свои сладкие так неосторожно в окно суешь.
Надо уши заткнуть, чтобы голос этого дьявола не слышать, звуки патокой растекаются, невидимой липкой паутиной тянет меня к этому мужчине.
Я не могу.
Соберись, Стрелецкая.
Дима был прав.
Пересилить себя. Согнать мозги в кучу. Хоть таблицу умножения вспомнить. Начала бормотать под нос себе под удивленным взглядом Северского. И прояснилось.
Подняла глаза на Севастиана и присмотрелась.
– Синяк не только что поставили, - я плохо разбираюсь, но это интуиция, а Северский врет.
– Ты зачем меня преследовал? От самого дома за мной следил?