Их любимая
Шрифт:
Друг от друга нас отделяют две женщины - мама и невеста брата. Они что-то говорят наперебой, я не слышу, он тоже. Друг другу в глаза смотрим.
Он понял мой план.
А я теперь лишь, когда глаза в глаза, когда слова уже сказаны, сознаю, что творю.
Никогда, никогда после этого мы не станем братьями снова.
Фамилия, родство, все поколение Северских - нах*й идет прямо сейчас.
– ...папа такое устроит! Всей вашей проклятой семье!
– орет Лидия, и эти звуки, словно удары гонга, трубят - все, финал. Поединок
– Я не верю ушам. Все. Хватит. Выметайся из моего дома. И чтобы духу твоего здесь не было, - чеканит Аресу Гела.
– Ты сам сделал свой выбор, сын. Ничего от меня больше не жди, - она приговор выносит и, как все палачи, бесстрастна.
– Ты понял меня? Да? А теперь пошел вон.
Брат так и стоит на пороге, смотрит на Гелу. Лицо каменное, руки в карманах - статуя. Декор холла, дурацкая гипсовая фигура у дверей, на которую гости вешают плащи и перчатки.
Он смотрит до тех пор, пока Гела не поворачивается к нему спиной.
И когда за Аресом хлопает дверь, я слышу ее ледяной голос:
– Не покончишь с этой змеей - и тебя ждет тоже самое, Севастиан. Имей это ввиду.
Глава 49
Глава 49
Рита
Выход есть всегда и все решаемо - помнила об этом, когда было плохо, уговаривала себя и настраивала, себе обещала, что все наладится. И как-то справилась тогда, пусть и не верила, что время лечит, оно и не лечит, а просто останавливается, воспоминания в банку толкает и закрывает крышкой, и вот в душе у меня хранились три эти проклятые консервы.
И не было у них срока годности.
И казалось, хуже нет ничего, кроме как остаться одной и беременной.
Я ошибалась.
Мощно так, сокрушительно, эпохально.
Сейчас мой ребенок в гостинице, в игровой комнате. И сколько времени Гриша находится там - один дьявол знает.
А последнее, что запомнилось - машина мужа, и как щелкнула блокировка замка.
– Дима!
– заорала в который раз и дернула руками.
В запястья впиваются его галстуки - черные, в мелкую красную полоску.
Ногами смяла простынь пытаясь перевернуться.
И не похоже, что сейчас муж войдет в спальню в кожаной маске на глазах, с большой плеткой в руках, зажжет свечи и устроит мне жаркую ночь.
Нет, святые котики, он просто рехнулся.
– Ты рехнулся!
– выкрикнула и закашлялась.
В горле першит и хочется воды, хоть глоточек. И чтобы кто-нибудь пустил на мишуру эти идиотские галстуки - кожу стерла до крови.
Господи.
Я чуть не вывихнула шею, пытаясь подглядеть сколько времени. Сквозь шторы пробивается солнце, но то ли это полдень, то ли закат.
Чем он меня вырубил там, в машине?
Пульсирует в висках.
Подняла ногу, в попытке сбить с тумбочки светильник, привлечь внимание шумом. Светильник грохнулся на пол, но мягкий ковер заглушил
Я вспотела.
Рухнула обратно в подушки и уставилась в потолок.
Пару секунд отдохну и продолжу.
Да.
Тяжело сглатываю, смачивая горло. Набираю в грудь воздуха.
И когда уже собиралась заорать - сбрякала ручка, и дверь в спальню приоткрылась.
Ну, все.
Уставилась на мужа.
Он держит в руке стакан с водой, и мой взгляд носится, скачет, как мячик, с его лица на воду.
Снова сглотнула.
– Что, Маргарита, горло болит?
– Дима усмехнулся и шагнул в спальню.
– Еще бы. Так визжать. Поберегла бы связки, любимая. Кроме нас с тобой здесь никого нет.
– Знаю. Убери это, - дернула руками, и галстуки натянулись.
– Ты зачем это сделал?
– А что не так?
– муж приблизился, наклонился. Поднял с пола светильник и поставил на тумбочку. Вздохнул с таким видом, словно огорченный родитель собирает разбросанные непослушным ребенком игрушки.
– Мне пришлось тебя связать, Маргарита. Зато полежала, отдохнула.
– Гриша в гостинице?
– А где ты оставила нашего сына, не помнишь уже?
– Дима сдвинул в сторону мои ноги и присел на постель. Отпил воды, и кубики льда брякнулись о стекло.
– М-м. Потеряла сына, значит. И после этого ты продолжишь уверять, что хорошая мать?
Муж смотрит на меня и пьет, словно дразнит. Но пусть он сейчас мировой океан осушит при мне - плевать. Я хочу знать, что с сыном.
– Сколько время?
– привстала в подушках.
– Уже поздно?
– Смотря для чего, - заключил Дима философски и поставил на тумбочку пустой стакан.
– Если для того, чтобы просить прощения - то да, Марго, уже поздно.
– Не собиралась даже, - огрызнулась и в бессилии махнула рукой.
– Просто убери свои галстуки и отойди.
– Ну вот видишь, - он качнул головой.
– Тебе даже шанс не нужен. Ты даже не попыталась извиниться передо мной.
– За что?
Он молчит, а мне в виски словно дятел долбит, настойчиво так, желая проделать в черепу дыру. Муж точно чем-то стукнул меня по голове.
И зря он это сделал, первым делом, как только заберу сына - пойду в полицию. И пусть они разбираются, и пусть отправят Диму к психиатру.
– Меня поражает твое отношение, Марго, - Дима закинул ногу на ногу. Достал из кармана белоснежный платок и начал вытирать пальцы, так тщательно, словно руки по локоть запускал в лужу, вылавливая оттуда свой здравый смысл. Он смотрит и цедит, и слова его ненормальны, до мурашек.
– Ты предала меня, жена, и при этом не чувствуешь вины. Не понимаешь, в какую грязь окунула нашу семью и что ты должна быть наказана. Я и сам этого не хочу. Но ведь как-то должен тебя научить?
– Тем, что ты меня тут привязал и у меня на глазах воду пьешь? Ты можешь при мне еще и поужинать, достаточно этого будет? Потом развяжешь?