Их последняя встреча
Шрифт:
Они пошли по улице между деревянными коттеджами. Томас перебросил свою куртку через руку, словно колонист, одевшийся не по погоде. В конце концов, это могло быть в Найроби или в Ламу [9] . Как будто наперекор ему, она накинула свой плащ на плечи.
— Ребенок был? — спросила она.
— Ложная тревога.
На какое-то мгновение улица закружилась перед глазами, и Линде пришлось приложить немалое усилие, чтобы снова сориентироваться.
— Какая ирония судьбы.
9
Город
— Что?
Она не хотела, не могла рассказать ему об испытании, перенесенном в католической больнице. О враждебности монахинь. О доброте бельгийского врача, который сказал, что аборт — необходимость. И о нескрываемой злобе сестры Мари Фрэнсис, которая принесла показать Линде плод в банке. Она не станет причинять Томасу дополнительную боль.
— Ты должен продолжать писать, — задыхаясь, сказала она через некоторое время. — Как бы ни было трудно.
Некоторое время Томас молчал.
— Эта такая борьба, в которой я чаще проигрываю, чем выигрываю.
— Время не помогает?
— Нет. — Было похоже, что за долгие годы у него сложилось твердое убеждение.
Они поднялись на холм, сошли с дороги и сели на валун. Довольно долго она сидела, положив голову на колени. Когда она подняла голову, руки все еще дрожали. Для такого случая Линда была одета лучше, чем Томас, и она вспомнила, как они вместе скучали по американскому неформальному стилю одежды. Она никогда не видела его в футболке и потому не могла себе этого представить. Его официальная белая рубашка была свежей, отличного качества. Ей вдруг очень захотелось положить голову ему на спину, но она тут же прогнала эту мысль. По ночам у нее иногда возникало желание, неожиданное, против собственной воли. Это делало ее беспокойной и раздражительной, и она с возродившейся обреченностью начинала осознавать, что потеряла.
(Вот они с Винсентом в субботний день лежат лицом к лицу, их тела, как электроды, соприкасаются в нескольких местах, они наслаждаются временем и солнечным светом на постели. Мария и Маркус ушли с друзьями. Винсент говорит: «Надеюсь, я умру раньше тебя». При этом глаза его темные и серьезные, словно ему сообщили о возможности смерти. Ее глаза расширяются, оттого что эти слова говорит Винсент, который никогда не был романтиком. «Мне пришлось бы уничтожить эту кровать, — сказал он. — Я бы этого не вынес».)
А она, которая была когда-то романтиком, спит теперь на этой самой кровати, и у нее и мысли не возникает уничтожить ее.
— Зачем ты это сделала? — спросил Томас.
Он сосредоточенно смотрел на очертания северного города на фоне неба. Наверное, ему хотелось задать этот вопрос долгие годы. Двадцать пять лет, если быть точным.
Поначалу она не могла ответить ему. Они вместе смотрели на прогулочные катера и танкеры, идущие в порт.
— А какое это имеет значение, — проговорила она. — В конечном итоге?
Он жестко посмотрел на нее.
— Мы могли бы все как-то уладить.
— Как именно?
— Возможно, со временем нашли бы способ.
— Ты себя обманываешь.
— То, как это все случилось… — произнес он. — Ты не оставила мне никакой возможности.
Наверное, смерть дочери дала ему право говорить обвинительным тоном, подумала она.
— Я была пьяна, — обронила Линда, которая обычно не ищет оправданий.
— Ну да, — согласился он. — Но было и еще кое-что. Ты хотела причинить боль.
— Кому? — резко спросила она. — Себе? Регине?
— Регине, конечно.
Но ей не хотелось никому причинять боль; ей хотелось только передать, донести то, что казалось какой-то великой истиной, таких же космических масштабов, как смех, который сотрясал ее годы спустя. Ее всегда шокировало, какой ужасающе жестокой она оказалась.
— Это был самый эгоистический момент в моей жизни, Томас. Я лишь думаю, что, должно быть, хотела, чтобы это закончилось. Все это.
— О Линда, — сказал он. — Конечно, я так же виноват, как и ты. Даже больше.
Ее лицо вспыхнуло при воспоминании о том ужасном вечере.
— Трудно поверить, будто что-то могло столько значить, — проговорила она.
Она все пила и пила виски. У стены стоял Питер, не понимая поначалу, отчего возникла суматоха, но осознавая, что было сказано что-то непоправимое. Тогда он казался второстепенным действующим лицом, лишь зрителем большой драмы. И это тоже было непростительно с ее стороны: не видеть, как ему было стыдно, как правильно он поступил, не сделав себя центром внимания. До тех пор, пока в ту же ночь у них в номере он не расплакался из-за ее предательства, такого жестокого, такого откровенного. А она безмолвно сидела рядом с ним, чувствуя лишь ужас от потери любимого.
Лучше было не вспоминать.
— Автор комедий сделал бы из этого фарс, — заметил Томас. — Признания в разных комнатах и все такое.
— Этот автор комедий не мог быть католиком, — отреагировала она.
Они шли по тропинке через низкий кустарник. Заколоченные досками коттеджи замерли в ожидании своих летних гостей. Машины на остров не допускались, и Линде стало интересно, как эти дома строили. Неужели и стены, и черепицу, и дымовые трубы привезли на кораблях?
— Острова всегда напоминают мне об островах Шоулз [10] . — сказал Томас. — Адское место.
Прошло какое-то время, прежде чем она вспомнила и поняла. Она остановилась на тропинке.
Томас догадался, о чем она подумала.
— Неважно. Я бывал там после этого много раз.
Это своего рода отвага, подумала она, — способность смотреть самому худшему в лицо. Есть ли там какая-то морила, знак? Как можно вынести такое зрелище?
10
Группа островов примерно в 10 км к западу от побережья штатов Нью- Хэмпшир и Мэн.