Иисус: Возвращение из Египта
Шрифт:
— Из-за переписи, — отвечал Иосиф. — Я должен был пойти. В Вифлееме у меня был надел земли, на который вернулись мои предки после пленения, и я должен был или подтвердить свои права на эту землю, или потерять ее. Поэтому я пошел туда, где родились мои предки.
— Хм… — задумался раввин. — И ты подтвердил свои права.
— Да, подтвердил, а потом продал землю. Затем ребенка обрезали, и его имя внесли в записи храма, как я уже говорил, и их можно прочитать.
— Действительно, можно, — протянул раввин, — но только
Это замечание вызвало тихий смех со стороны мужчин, его подхватили и старшие мальчики, находящиеся в комнате. Я только тогда заметил их.
Я же не понял, что значат эти слова. Наверное, речь шла о дурных поступках старого царя Ирода, которым конца не было.
— А потом ты пошел в Египет? — продолжил расспросы раввин.
— Да, мы работали в Александрии: я, мои братья и брат моей жены, — кивнул Иосиф.
— А ты, Клеопа, оставил свою мать и своего отца, чтобы сопроводить сестру в Вифанию?
— У матери и отца были слуги, — сказал Клеопа. — И с ними была Старая Сарра, дочь Элиши, и Старый Юстус еще не был немощным старцем.
— Да, я помню, — согласился старый раввин, — и ты совершенно прав. Однако как же твои родители оплакивали своего сына и свою дочь!
— Мы о них тоже горевали, — сказал Клеопа.
— И ты взял в жены египтянку.
— Еврейскую женщину, — возразил Клеопа, — рожденную и воспитанную в одной из еврейских общин Александрии. И в хорошей семье, которая посылает вам в дар вот это.
Подарок оказался полной неожиданностью для всех. Клеопа держал на ладони два маленьких свитка, оба в изящных футлярах с бронзовой отделкой.
— Что это? — спросил старый раввин.
— Боишься прикоснуться, ребе? — спросил Клеопа, подходя поближе к раввину. — Это два коротких договора, составленных Филоном Александрийским, ученым и философом, если хотите, которого весьма уважают раввины Александрии. Свитки куплены на рынке и переданы тебе в качестве дара.
Раввин протянул руку.
Я затаил дыхание, когда он смыкал на свитках пальцы.
Я и не знал, что у моего дяди есть свитки, писанные самим Филоном. Я и мечтать не мог о таком. И то, что раввин принял их, так обрадовало меня, что на моих глазах вновь выступили слезы. Однако я не произнес ни звука.
— Сколько же седых волос у этого Филона Александрийского? — проговорил раввин, и все рассмеялись, и опять я не понял почему.
Тем не менее я чувствовал себя гораздо лучше. Ведь говорили не обо мне.
— Если бы ты был его обвинителем, то он бы точно поседел! — ответил Клеопа.
Я услышал, как Иосиф шепотом отчитывает Клеопу, но мальчики в комнате смеялись, и на лице старого раввина засияла широкая улыбка.
Клеопа не мог остановиться.
— Давайте соберем деньги, — обвел он комнату рукой, — и отправим раввина в Александрию. Там очень нужны фарисеи, чтобы приструнить нерадивых!
Снова смех. Смеялся старый раввин. Смеялись два других раввина. Смеялись все.
— Благодарю тебя за подарок, — сказал старый раввин. — Ты не изменился за это время. Что ж, раз вы теперь вернулись, и все знают, какие вы умелые работники, то посмотрите сами, какую работу нужно произвести в синагоге, которую наш старый плотник, Господь упокой его душу, не смог выполнить в годы, пока вас не было.
— Я уже вижу, что нужно сделать, — ответил Иосиф, — и мы твои слуги, мы сделаем все, что ты пожелаешь. Сразу скажу, что внутри здание нужно заново покрасить и поправить дверные проемы, а наружные стены мы оштукатурим и еще починим скамьи, если нам будет это позволено.
Тишина.
Я оторвал глаза от пола. Три старика смотрели прямо на меня.
Почему? Что еще они хотят спросить? Что еще нужно сказать? Я почувствовал, что лицо мое снова вспыхнуло. Я краснел, но не знал почему. Я краснел под взорами всех и каждого, кто был в комнате. Слезы текли по моим щекам.
— Посмотри на меня, Иисус бар Иосиф, — обратился ко мне раввин.
Я послушался.
Он спросил меня на иврите:
— Почему финикийцы состригли Самсону волосы?
— Прошу простить меня, ребе, но это были не финикийцы, — ответил я на иврите. — Это были филистимляне. А сделали они так для того, чтобы лишить Самсона силы.
Потом он заговорил по-арамейски:
— Где сейчас Элиша, вознесенный на небо на колеснице?
— Прошу ребе простить меня, — ответил я, тоже по-арамейски. — Вознесен в колеснице был не Элиша, а Илия, и он сейчас с Господом.
Следующий вопрос был на греческом:
— Кто тот, что пребудет в саду Эдемском и записывает все, что происходит в этом мире?
Я ответил не сразу. Подумав, сказал по-гречески же:
— Никто. В Эдеме никого нет.
Раввин посмотрел направо, потом налево. Два другие раввина тоже посмотрели на него, затем они все вместе воззрились на меня.
— В Эдеме никто не записывает деяния нашего мира? — повторил старый раввин, подняв брови.
Я снова задумался. Я отлично понимал, что должен говорить то, что знаю. Однако я не мог объяснить, откуда у меня это знание. Или это память? Я сказал по-гречески:
— Люди говорят, что это Енох, но Эдем пуст и будет пуст до тех пор, пока Господь не скажет, что весь мир снова станет раем.
Раввин вернулся к арамейскому языку:
— Почему Господь нарушил свое обещание царю Давиду?
— Господь не нарушил его, — немедленно ответил я. Это я знал давно и твердо. Мне даже не надо было задумываться над ответом. — Господь не нарушает обещаний. Престол Давида там…
Раввин заговорил не сразу. Молчали и остальные. Старые раввины на этот раз даже не переглядывались друг с другом.