Икс
Шрифт:
Он настаивал, чтобы я согласилась.
— Могу поспорить, что настаивал. Он хотел быть уверен, что вы сможете оплатить его счет, который должен был быть существенным.
— Он взял пятнадцать тысяч.
— А какое отношение к этому имел Пит? Вы сказали, что он появился год назад.
— Он приходил извиниться.
Эти три слова были совершенно не тем, чего я ожидала.
— Извиниться? За что?
— Вы не поверите.
— Попробуйте.
— Ладно, вот как это было. Пит рассказал мне, что Морли Шайн однажды вечером напился и признался, что проник в офис моего психиатра.
— Немножко поздновато, не так ли?
— Вовсе нет. Странным путем, но это помогло. Я чувствовала себя отомщенной. В каком-то смысле, Нед выиграл, но только благодаря грязной игре.
— Было бы хорошо, если бы Пит заговорил тогда.
— О, он говорил. В этом все дело. Он пошел к Бену Берду и рассказал, что сделал Морли.
Бен обвинил Морли, и они разругались. После этого, как я поняла, Бен больше никогда не разговаривал с Морли.
Я закрыла глаза и опустила голову.
— Вот почему распалось их партнерство.
— В основном, да. Морли обвинял Пита за то, что рассказал о нем, и я думаю, Бен обвинял его тоже, хотя виноват был Морли. В конце концов, Пит остался ни с чем. C тех пор он брался за любую работу и хватался за любую возможность.
Я сидела, обдумывая то, что мне было известно, в свете новой информации.
— Так что значил этот список женских имен?
— Вы знаете, что Пит страдал бессонницей. Он бродил по ночам по улицам.
— Правильно. Он делал это, когда я его знала.
— У него было свойство защищать. Он знал, что Нед был опасен, и ходил вокруг тех мест, где жили женщины, которым он мог угрожать. Я, дочь Неда, его жена Селеста.
— Имен его жены и дочери нет в списке.
— Может быть, он собирался их добавить. Он говорил, что разговаривал с обеими.
— Как насчет Ширли Энн Кэсл? Кто она такая?
— Его школьная любовь. Это все, что я о ней знаю.
— Я думала, что вы все были жертвами шантажа.
— Нет-нет. Вы ошибались. Пит был пуристом.
— Пуристом? Вы шутите! Этот парень был мошенником.
— Вовсе нет. Я представляю себе, что он так жаждал справедливости, что его судьбой было потерпеть поражение.
Я состроила кислую физиономию.
— Вы встречались с ним, сколько, дважды? Я знала его почти десять лет.
— Подождите и просто послушайте. У меня были клиенты, увидев которых, вы бы поклялись, что они — отъявленные неряхи, но, вообще-то, они наоборот, так были помешаны на чистоте и порядке, что не могли даже начать. Чем потерпеть неудачу, они сдавались. У них были такие высокие стандарты, что они проигрывали, еще не начиная.
Для них было лучше даже не браться за работу.
— Это натяжка.
— Поговорите с Рут. Она понимала его лучше, чем вы.
— Несомненно.
— Хотите узнать мое мнение?
— Вы говорите как человек, или как психолог?
— Я всегда говорю как психолог.
— Тогда я не хочу этого слышать.
Она улыбнулась.
— Я
Я подняла руку.
— Я серьезно. Я не хочу этого слышать.
Тарин продолжала, как будто я ничего не говорила.
— Это настолько же касается вас, как и его. Вы запутались с этим человеком. Не знаю, как и почему, но для меня это ясно, как день.
— Я не “запуталась”. Ерунда. С чего вы взяли? Он мне не нравился. Я не одобряла выбор, который он делал. Вряд ли это “запутанность”.
— Вы не испытывали сочувствия по поводу его синдрома Марфана?
— Ой, да ладно. Мы все несем свой крест. У него была нелегкая жизнь, но свои проблемы он создавал сам. Марфан был меньшей из них. Большинство были результатом его общей нечестности, что невозможно исправить.
— Он не нуждался в исправлении. Ему нужно было вернуться к тому, каким он был, пока не потерял себя.
— Сейчас слишком поздно для этого.
— Нет, не поздно. Для этого есть вы, чтобы связать оборванные концы.
— Погодите. Извините. Это касается его. Это не имеет ко мне никакого отношения.
Казалось, что Тарин получает удовольствие от разговора, ее манеры оживились.
— Вы сами говорили: “Мы делаем очень похожую работу. Мы изучаем жизни людей, определяем, что пошло не так, и пытаемся это исправить. “
Я засмеялась.
— Вы цитируете меня мне? Это удар ниже пояса. Я говорила о нас с вами. Не о Пите и мне.
— Он оставил незаконченную работу. Каким бы ни был его план, я уверена, что вы разберетесь.
— Я разберусь? Я так не думаю. С каких пор это моя проблема?
— Со дня его смерти.
Я с ухмылкой помотала головой, как будто ее заявление не подразумевало ответа. Потом обратила внимание на свой язык тела. Я скрестила руки на груди, что Тарин могла интерпретировать как самозащиту и упрямство. Опустила руки и не могла придумать, что с ними делать. Я наклонилась и поставила локти на стол.
— Без обид, мисс Сиземор, но вы несете чушь.
Она потянулась за сумкой и встала.
— Мы к этому вернемся. Теперь ко мне должна прийти клиентка, и мне нужно бежать.
18
— Кто вас спрашивал? — крикнула я вслед. Не только ответ был слабым, но она уже ушла к тому времени.
Я повернулась и смотрела в окно, как Тарин уходит по дорожке. Она помахала мне через плечо, уверенная, что последнее слово осталось за ней.
Ну, разве не была я сердита и расстроена? Я думала, что психотерапевты должны хранить свое мнение при себе. Я даже не была ее клиенткой, и вот она оспаривает мое мнение о Пите, которого я знала годами. Это я была свидетельницей его морального падения. Идея о том, что я должна после его смерти привести в порядок его незаконченные дела, показалась мне нелепой и смехотворной. Меня особенно задело то, что я уже планировала найти оставшихся женщин из списка и послушать, что они скажут. Согласно анализу Тарин Сиземор, это было все равно что брать на себя расследование Пита, чего я точно не собиралась делать. У меня полно своей работы. Вроде бы.