Иллюзии, или приключения Мессии, который Мессией быть не хотел
Шрифт:
"Мы сами", – сказал я.
"А кто играет?"
"Мы".
"А кто оператор, киномеханик, директор кинотеатра, билетер, кто смотрит за всем этим? Кто волен выйти из зала в середине, или в любое время, когда захочет, изменить, весь сценарий, кто волен смотреть один и тот же фильм снова и снова?"
"Дай-ка подумать", – сказал я, – "Любой, кто захочет?"
"Ну, не достаточно ли тут свободы для тебя?" – спросил он.
"И поэтому фильмы так популярны? Потому, что мы инстинктивно знаем, что они так схожи с нашими жизнями?"
"Может быть и так, а может и нет.
"Наш мозг", – сказал я. "Нет. Воображение. Это – наше воображение, как бы его не называли".
"А что такое сам фильм?" – спросил он.
"Вот этого я не знаю".
"То, что мы согласны допустить в наше воображение?"
"Может быть и так, Дон".
"Ты можешь держать бобину с фильмом в руке – он весь тут: начало, середина, конец – все сжато в одну секунду или одну миллионную долю секунды. Фильм существует вне времени, записанного на нем, и если ты знаешь, что это за фильм, ты знаешь в общих чертах, что там должно случиться, еще до входа в кинотеатр: там будут битвы и волнения, победители и побежденные, любовь и несчастье ты знаешь, что все это произойдет. Но для того, чтобы тебя захватил и унес этот фильм, для того, чтобы полностью насладиться им, тебе надо вставить его в проектор, и прокрутить его через объектив кадр за кадром; для того, чтобы погрузиться в иллюзию, обязательно необходимо пространство и время. Поэтому ты платишь свою монетку, и получаешь билет, и устраиваешься поудобнее, и забываешь о том, что происходит за стенами кинозала, и кино для тебя начинается".
"И никто на самом деле не страдает? Вместо крови – лишь красная краска, и слезы от лука?"
"Нет, это настоящая кровь", – сказал он. "Но судя по тому, как это влияет на наши истинные жизни, это все равно, что киношная кровь из кетчупа".
"А реальность?"
"Реальность божественно индифферентна, Ричард. Матери все равно, какую роль играет ее дитя в этих играх: один день он – "злодей", другой день он – "сыщик". Абсолют даже не знает о наших иллюзиях и играх. Он знает только Себя, и нас в своем подобии, совершенных и законченных".
"Я не уверен, хочу ли я быть совершенным и законченным. Расскажи о скуке…"
"Взгляни на небо", – сказал он, и от столь резкой перемены темы, я невольно взглянул на небо. Там высоко-высоко летели перистые облака, и восходящая луна серебрила их края.
"Прекрасное небо", – сказал я.
"Оно совершенно?"
"Конечно, Дон, небо всегда совершенно".
"Ты хочешь сказать, что несмотря на то, что небо меняется каждую секунду, оно всегда совершенно?"
"Ура, я молодец. Да!"
"И море всегда совершенно, и тоже всегда меняется", – сказал он. "Если бы совершенство было застоем, то рай был бы болотом. А Абсолют тебе вовсе не болотный кулик".
"Постоянно меняющееся совершенство. Да. Согласен".
"Ты согласился с этим уже давным-давно, если уж говорить о времени".
Мы шагали по дороге, и я спросил. "Дон, а тебе не скучно оставаться только лишь в одном измерении?"
"А я что, остаюсь только в одном измерении? А ты?"
"Почему, все, что я ни скажу, все неправильно?"
"А что, все, что ты ни скажешь, все неправильно?" – повторил он.
"Я думаю, что занялся не своим делом".
"Может лучше займешься торговлей недвижимостью?" – подсказал он.
"Недвижимостью или страхованием от несчастных случае".
"В торговле недвижимостью, кстати, скрыто большое будущее".
"Ну ладно, я пошутил", – сказал я. "Не надо мне будущего. Ни прошлого. Я уж скорее стану добрым старым Мастером Мира Иллюзий. Похоже на это уйдет где-то неделя?"
"Ну, Ричард, я надеюсь, что не так долго!"
Я пристально посмотрел на него, но он не улыбался.
9
Дни совсем перепутались.
Мы летали как всегда, но я перестал различать это лето по названиям городов, или по выручке от нашей работы. Я начал делить это лето по тому, чему я научился, по разговорам, которые мы вели, когда работа заканчивалась, по чудесам, происходившим время от времени до тех пор, пока я наконец не узнал что они – вовсе не чудеса.
Представь себе образ прекрасной справедливой и совершенной Вселенной.
однажды прочитал я в "Справочнике Мессии"
А затем поверь только в одно: Абсолют уже создал ее в Своем воображении, и получше, чем смог это сделать ты.
10
День выдался спокойный… лишь изредка появлялись пассажиры. А в перерывах между полетами я учился разгонять облака.
Раньше я был летчиком-инструктором, и я знаю, что ученики всегда самые простые вещи делают невероятно сложными; я это прекрасно знаю, и вот я снова стал учеником, яростно хмурюсь и сверлю взглядом тучи. Мне для начала бы побольше теории, а потом практики. Шимода улегся под крылом "Флита" и делает вид, что спит. Я тихонько пнул его в руку, и он открыл глаза.
"Я не могу", – сказал я.
"Нет, можешь", – сказал он и снова закрыл глаза.
"Дон, но я пытался. И в тот самый момент, когда я думаю, что что-то начинает получаться, туча возвращается и начинает раздуваться еще больше прежнего".
Он тяжко вздохнул и сел. "Выбери мне облако. И, пожалуйста, поменьше".
Я выбрал самую здоровую и мрачную тучу на небе, высотой не меньше километра, облако клубящегося дыма, вырвавшегося из преисподней. "Та, что над силосной башней, вон там", – указал я. "Та самая, что начала чернеть".
Он молча взглянул на меня. "За что ты меня так ненавидишь?"
"Все потому, что я люблю тебя, Дон", – улыбнулся я. "Тебе не стоит размениваться на пустяки. Но если не нравится эта, я выберу что-нибудь поменьше…"
Он еще раз тяжко вздохнул и снова посмотрел на небо. "Я попытаюсь. Ну, которая?"
Я глянул в высь. Туча, это чудовище, принесшее миллионы тонн дождя, исчезла; на ее месте осталась лишь неровная дырка, в которой сияло голубое небо.
"Вот это да", – тихо пробормотал я.