Иллюзии, или приключения Мессии, который Мессией быть не хотел
Шрифт:
Он продолжал летать, снова и снова взмывая в небо, пока я заливал бензин в мой центральный бензобак и добавлял масло в двигатель. Желающих полетать было много, и казалось, он просто не хотел их разочаровывать длительным перерывом.
Однако, я перехватил его, когда он помогал подняться мужу с женой в носовую кабину его самолета. Я старался говорить как можно спокойней.
– Дон, как у тебя с топливом? Бензина не надо? – я стоял у кончика его крыла с пустой канистрой в руке.
Он глянул мне прямо в глаза и нахмурился, удивившись, будто я спросил его, нужен ли ему воздух, чтобы дышать.
– Нет, –
Это обозлило меня. Я немножко понимаю в самолетных моторах и расходе бензина. "Ну ладно", – бросил я, – "а как насчет урана?"
Он рассмеялся, и я тут же растаял. "Нет, спасибо. Я загрузился еще в прошлом году". Он залез в кабину и улетел в высь, сделав очередной сверхъестественно медленный взлет.
Сначала я мечтал, чтобы все эти люди разошлись по домам, потом – чтобы мы просто улетели отсюда побыстрее, бросив все, затем – что у меня хватит ума убраться отсюда в одиночку и немедленно. Я мечтал лишь о том, чтобы улететь и найти большое пустое поле вдали от города, чтобы просто посидеть и подумать, записать все, что происходит в мой бортжурнал, и попытаться найти в этом хоть какой-нибудь смысл.
Я сидел у своего самолета, дожидаясь пока Шимода снова приземлится, а затем подошел к его кабине, закрываясь от урагана, рожденного большим пропеллером.
– Я уже налетался, Дон. Отправлюсь в путь, приземлюсь где-нибудь подальше от городов и немножко отдохну. Летать с тобой было здорово. Как-нибудь увидимся, О'кей?
Он и глазом не моргнул. "Еще разик, и летим вместе. Один парень уж больно долго ждет".
– Ну хорошо.
Парень ждал, сидя в потрепанной инвалидной коляске. Казалось его вбила в сиденье огромная сила тяжести, но он был здесь потому, что хотел летать. Там, около своих машин ожидало еще человек сорок или пятьдесят, и все они жаждали поглазеть на то, как Дон собирается поднять этого парня из коляски в самолет.
А он об этом вовсе и не думал. "Ты хочешь лететь?" Человек в коляске криво улыбнулся и мотнул головой.
– Ну пойдем, пора! – сказал Дон тихо, как будто он говорил с человеком, долго стоявшим за боковой чертой поля, и настало уже время ему снова возвращаться в игру. Сейчас, глядя назад, можно сказать, что в тот момент необычной могла показаться лишь сила, звучащая в его голосе. Слова простые, но в то же время это был приказ, и парню надо было без разговоров вставать и идти в самолет. А потом произошло все так, как будто до этого парень просто играл свою роль калеки, и наконец доиграл уже заключительную сцену. Все было, как в кино. Немыслимая тяжесть исчезла, будто ее и не было, он выскочил из коляски и, удивляясь самому себе, пустился вприпрыжку к самолету.
Я стоял неподалеку и слышал его слова.
– Что вы сделали? – спросил он, – Что вы со мной сделали?
– Так ты полетишь, или нет? – повторил Дон. – Цена три доллара. Деньги вперед".
– Я лечу! – сказал он. Шимода даже не помог ему подняться наверх в кабину, хотя обычно он это делал.
Люди выскочили из машин. Послышались удивленные возгласы, но тут же все смолкли. Они были поражены – этот человек не ходил уже одиннадцать лет, с тех пор как его грузовик рухнул с моста.
Подобно ребенку, приладившему крылья из простыни, он заскочил в кабину и уселся. При этом он так размахивал руками, будто ему их только что подарили.
Никто еще не успел вымолвить ни слова, а Дон нажал на газ, и самолет поднялся вверх, стремительно набирая высоту.
Бывало ли вам когда-нибудь очень хорошо и немножко страшно одновременно? С Шимодой мне пришлось испытать это не раз. Вот оно чудо – волшебное исцеление человека, судя по всему заслужившего его, и в то же время что-то нехорошее должно было случиться, когда эти двое вернуться. Люди, ожидавшие их появления, сбились в толпу, толпа становится неуправляемой, а это уже совсем плохо. Тянулись минуты, все неотрывно следили за маленьким бипланом, беззаботно парящим в лучах солнца, и вот-вот должно было случиться нечто ужасное.
"Трэвэл Эйр" сделал несколько крутых "восьмерок" пролетел по спирали, а затем он медленно пошел на посадку, напоминая тарахтящую летающую тарелку. Если у него хоть немного есть голова на плечах, он высадит пассажира на дальнем конце поля, быстро взлетит и исчезнет. Собиралось все больше и больше народу; какая-то женщина бежала изо всех сил, катя перед собой еще одну инвалидную коляску.
Он подрулил прямо к толпе, развернул самолет так, чтобы не задеть их пропеллером, и выключил двигатель. Люди подбежали к кабине, и мне показалось, что они готовы разорвать обшивку фюзеляжа, лишь бы добраться до этих двоих.
Может я поступил трусливо? Я не знаю. Я подошел к моему самолету, подкачал бензин, крутанул винт и завел двигатель. Затем я забрался в кабину, развернул "Флит" против ветра и взлетел. Я еще успел заметить, как Дональд Шимода сел на бортик своей кабины, а толпа окружила его со всех сторон.
Я повернул на восток, потом на юго-восток, а затем я приземлился на ночлег на первом же большом поле, на котором росли тенистые деревья и журчал ручей. А поблизости – ни одного города.
6
И сегодня я не могу сказать, что это такое на меня нашло. Страшное предчувствие чего-то рокового погнало меня прочь, прочь даже от этого необычного, загадочного парня по имени Дональд Шимода. Если в какое-то дело замешан рок, то даже сам Мессия не в силах меня удержать.
В поле было тихо – огромный безмолвный луг, а над головой бескрайнее небо… и тихо-тихо журчит ручей. Снова один. К одиночеству привыкаешь, но достаточно нарушить его хоть на день, и тебе придется привыкать к нему заново, с самого начала.
"Отлично. Неплохо провел время", – сообщил я громко лугу. "Все было занятно, и, наверное, я мог бы многому у него научиться. Но с меня довольно этих толп, даже когда они счастливы…, а уж если напуганы, то готовы распять кого-нибудь, или тут же начать поклоняться ему. Это не по мне".
Произнеся это, я внезапно осекся. Все эти слова в точности мог бы сказать Шимода. Почему он остался там? У меня хватило ума улететь, а я вовсе не был мессией.
Иллюзии. Что он хотел сказать об иллюзиях? Это значило больше, чем все, что он сказал или сделал до того – как он неистово произнес: "Это все иллюзии!", как будто с размаху хотел вбить эту идею в мою голову. Конечно же – это была та самая проблема, и мне нужен был скрытый в ней подарок, но я все же не понимал, что все это значит.