Иллюзия греха
Шрифт:
— И как долго это продолжалось?
— Недолго.
— Поточнее, пожалуйста, — снова попросил Ташков.
— Да что вы пристали! — внезапно вспыхнула Ира. — Если он пропал, то ищите, куда делся, а не выспрашивайте, сколько времени мы знакомы.
— Это очень важно, Ирина, и я прошу вас ответить, — мягко, но настойчиво произнес он.
— Не морочьте вы мне голову! — Она повысила голос. — Как будто если мы с ним знакомы год, то он от меня пошел направо, а если полгода — то налево. Домой он пошел от меня, ясно вам? Я так и знала, так и чувствовала, что он во что-нибудь впутается. Тоже мне, частная охрана. Как будто честным людям охрана нужна. У честных людей денег всегда мало, они без охраны обходятся, а вот те, кого охранять нужно, самые что ни есть преступники, бандиты и сволочи. Все, гражданин, разговор окончен. Не знаю я, где ваш этот Олег скрывается. И валите отсюда. А если найдете
Ташков видел, что она чуть не плачет, но держится молодцом. Ну надо же, какая девчонка! Просто чудо. Откуда в наше смутное время такие берутся? Чтоб не смел близко подходить! Ишь ты! Настоящий пролетарий, которому нечего терять, кроме своих цепей, потому и не боится ничего и никого. Знает, что взять с нее нечего, небось впроголодь живет, вон мордашка-то бледная какая.
Он больше не произнес ни слова, тихонько вышел в коридор, перекинулся еще парой слов с гардеробщиком и устроился в своей машине на улице, прямо перед входом в ресторан. Пусть девочка поостынет, подумает, скажет сама себе всякие гадости про Олега, который работает в частной охране и вляпался в какое-то криминальное дерьмо, из-за чего вынужден теперь где-то скрываться от праведного гнева. Пусть убедит себя в том, что Олег — человек нехороший и сочувствия недостоин. А потом Ташков подойдет к ней и скажет, что Олег погиб и что на самом деле он работал в ФСБ. Александр знал по опыту, что человек, чье негодование оказывается несправедливым, испытывает острое чувство стыда и желание немедленно загладить свою вину. И в этом состоянии частенько рассказывает много интересного, стараясь угодить собеседнику и оттого плохо контролируя собственную речь.
Все было рассчитано правильно, но почему-то не сработало. В половине первого ночи Терехина вышла из «Глории» и двинулась по улице в сторону перекрестка. Ташков завел двигатель, обогнал девушку и, притормозив, вышел из машины ей навстречу.
— Ира, вы должны знать правду, — начал он тихим голосом. — Я сначала не хотел вам говорить, но потом подумал, что это неправильно, и вернулся. Вы не должны думать об Олеге плохо. Он не работал в частной охране.
— Врал, значит? — усмехнулась Ира.
— Нет, скрывал правду в интересах службы. Вы меня понимаете?
— Так он из милиции, что ли?
Почему-то Ташков ожидал, что она удивится и вообще отреагирует на его слова как-то более выразительно. Ничего подобного. Ровный голос, спокойные интонации.
— Не совсем. Мы с ним работали в ФСБ. Сами понимаете, об этом не кричат на каждом углу, поэтому в нашей среде принято говорить о себе неправду. Я тоже знакомым девушкам говорю, что работаю в частной охране. Это в порядке вещей. Но не это главное. Ира, Олег погиб.
— Олег... что? — не поняла она. — Как вы сказали?
— Погиб. Как раз тогда, когда ушел от вас и подъехал к своему дому. Поэтому я и пришел к вам, чтобы спросить: что делал Олег за несколько часов до гибели, о чем говорил, о чем думал? Вы последняя, кто видел его в живых. И вы должны мне помочь.
— Я ничего не знаю, — бесцветным голосом ответила Терехина. — Хорошо, что сказали, а то я ждала бы его... Она повернулась и пошла прочь. Ташков никак не ожидал такого окончания разговора. Ни крика, ни скандала, ни слез, ни битья себя в грудь, ни торопливого, взахлеб, рассказа о последних часах жизни возлюбленного, ни даже вопросов, вполне ожидаемых в такой ситуации. Ничего. Просто повернулась и пошла.
Александр решил, что такое поведение вызвано скорее всего шоком от полученного известия. Ладно, до утра он ее отпустит, пока что вернется на работу и постарается через работающие круглосуточно справочные службы собрать об этой девочке хоть какую-то информацию, а утром снова придет к ней все с тем же разговором. Будем надеяться, что утром, когда она чуть-чуть придет в себя, а он вооружится хотя бы обрывочными сведениями, разговор будет более предметным и плодотворным.
Саша Ташков еще в раннем детстве понял, что такое деньги. Не в том смысле, что это такие круглые металлические штучки и хрустящие разноцветные бумажки, в обмен на которые дают мороженое, игрушку или билет в кино, а в самом гнусном и отвратительном, особенно для ребенка, смысле. Когда мать бросила их с отцом и уехала в Ленинград к новому мужу, известному писателю, чьи книги издавались и переиздавались огромными тиражами, мальчику быстро объяснили, что ради больших денег можно предать самого близкого человека — собственного сына. После развода отец был вынужден сменить работу. Он был тренером в одном из московских спортобществ, но после ухода жены о поездках на сборы и соревнования уже не могло и речи быть: сына оставить не с кем. Как тренер отец зарабатывал вовсе не так уж мало, а если учесть, что в его команде было немало победителей международных соревнований, то понятно, что до развода семья в общем-то не бедствовала — за каждую победу тренерам давали хорошие премии или еще как-нибудь поощряли, то квартирой (например, за воспитание олимпийского чемпиона), то возможностью приобрести автомобиль без очереди (за победу на мировом первенстве). Со всем этим пришлось расстаться, чтобы Саша не рос безнадзорным. Образование у отца было специфическим — институт физкультуры, он всегда хотел быть тренером и готовил себя с юности для этой работы, и куда теперь деваться с таким дипломом — было непонятно. Пришлось идти работать в школу преподавателем физкультуры, деньги, правда, платили крошечные, но зато без отлучек из Москвы, и Сашенька учится в этой же школе, прямо на глазах у заботливого родителя.
Отец, Николай Васильевич, был мужчиной на редкость привлекательным, обладал не только атлетической фигурой и хорошей лепки лицом, но и немалым обаянием, и интерес со стороны дам испытывал к себе постоянный. В сугубо женском педагогическом коллективе, где, кроме него, был только еще один мужчина — пожилой учитель физики, Николай Васильевич сразу оказался в центре внимания, ибо был не только хорош собой и достаточно молод (в момент развода ему едва исполнилось тридцать четыре), но и, что самое главное, не женат. То есть открыт для матримониальных посягательств. Выбор у него был большой, молодых незамужних учительниц в школе было немало, и он довольно скоро позволил себе втянуться в отношения с преподавательницей английского языка. Несмотря на то, что всю жизнь Николай Ташков занимался спортом и тренерской работой, что в общем-то к сантиментам не располагает, он остался в душе неисправимым романтиком и уже начал мечтать о том, как женится на красивой молодой «англичанке», введет ее в свой дом, и они будут по утрам вместе подниматься и все втроем идти в школу, а потом так же вместе будут возвращаться домой. Они с женой оба педагоги, работают в одном месте, а это значит, что у них будут общие интересы и общие дела, общие коллеги и друзья, и темы для разговоров никогда не иссякнут, и никогда им не станет скучно друг с другом. Они будут идеальной, образцовой семьей и вместе вырастят хорошего сына. Однако мечты так и остались мечтами, ибо «англичанка» быстро расставила все по своим местам, слава Богу, что хоть вовремя, то есть не после свадьбы, а задолго до нее. Она имела в виду, что Коля, женившись на ней, немедленно вернется на тренерскую работу и начнет снова зарабатывать те самые хорошие деньги, которых он лишился, придя в школу. Он подготовит еще парочку олимпийских чемпионов и получит новую большую квартиру, потом они купят новую машину, а то на эту смотреть страшно, такая она «убитая»... Николай Васильевич, несмотря на романтизм натуры, понимал такие вещи с полуслова, поэтому дальновидная «англичанка» не успела довести до конца свой монолог, произносимый вкрадчивым тоном и сопровождаемый нежным поглаживанием обнаженной мускулистой спины своего жениха. Прервав лежащую в постели леди на середине фразы, Ташков-старший молча оделся и ушел. А на другой день положил перед директором заявление об уходе. Он нашел себе работу в другой школе, поближе к дому, и Сашу он переведет туда. Мальчику только десять лет, он еще слишком мал, чтобы самостоятельно переходить по нескольку раз в день дороги с интенсивным движением. Причина была вполне уважительной, хотя все прекрасно понимали, почему уходит молодой красивый физкультурник.
И десятилетнему Саше Николай Васильевич объяснил все как есть, не стал унижать себя враньем, а сына — недоверием к способности мальчика понять в принципе несложные вещи.
— Я думал, что Алла Сергеевна любит меня и тебя и поэтому хочет стать моей женой и заменить тебе маму. А оказалось, что она мечтает о том, как я снова стану тренером и буду зарабатывать большие деньги, которые она сможет тратить на свои удовольствия. Я не считаю возможным уважать, а тем более любить женщину, которая готова продать себя за деньги. Ты меня понимаешь, сын?
— Я понимаю, — серьезно кивнул Саша. — Алла Сергеевна такая же, как наша мама. Да?
— Ну, примерно, — усмехнулся отец.
Это было любимое словечко Ташкова-старшего, и обожающий его Ташков-младший вместе со многими качествами характера и привычками перенял от него и это «ну, примерно». Когда Саша подрос, Николай Васильевич часто повторял ему:
— Товарно-денежные отношения потому и называются товарно-денежными, что на деньги нужно и можно покупать товар, то есть то, что создано чьим-то трудом. Использовать же деньги, чтобы покупать на них чувства, стыдно и недостойно. Но еще более недостойно и стыдно свои чувства продавать за деньги.