Иллюзия страха
Шрифт:
Он открыл шкаф и продемонстрировал несколько платьев, а сам достал с полки одежду для себя.
— Спасибо… — пробормотала Маша.
— Предлагаю тебе принять душ и переодеться, а я пока приготовлю что-нибудь вкусное. Потом поговорим. И давай на «ты». Так будет проще.
— Давайте… То есть давай.
Она разложила вещи из сумки в шкафу, взяла одно из платьев и направилась в ванную. Та представляла из себя «аквариум». Глухой была только стена, примыкающая к комнате. За стеклом пышно цвели изумрудом тропики.
Маша
Но лишние мысли ушли в сторону, когда взгляд остановился на белоснежной ванне, стоящей посреди помещения. Привести себя в порядок стоило, да и в осенней одежде она уже изнывала от жары. Так что ближайший час обещал быть самым приятным за последние сутки.
Маша вышла из ванной. Волосы были влажные, но фена обнаружить не удалось. Надела лёгкое белое платье и босиком ступила на теплую плитку.
Голицын уже сидел за столом. На одном краю высились две стопки книг, на другом стояли тарелки и бокалы с вином. Он уже переоделся и записывал что-то в своем ежедневнике.
Она подошла и села напротив.
— Я, конечно, не повар, но кое-что умею, — отметил он, не отрываясь от записей.
— Спасибо, — она придвинула к себе тарелку. Голод уже давно давал о себе знать урчанием в животе. — Что за книги?
— Это наша работа на ближайшую неделю. Чтобы было не скучно. Из библиотеки акудзин.
— Ясно… А разве их можно было выносить оттуда?
— Можно, но только осторожно, — усмехнулся он. — В них нет ценности. Во всяком случае, у нас их по нескольку экземпляров.
Маша начала есть, но долго молчать не смогла и снова задала вопрос:
— Ее теперь закроют? После того, что случилось?
— Нет, что ты. Временно, может, и закроют, пока наши работают, да меняют витрину, которую ты разбила, но библиотека очень важна. Ее нельзя закрывать.
При упоминании разбитой витрины Маша покраснела:
— Я думала, что сработает сигнализация, и это его спугнет. Но она не зазвучала.
— Ты была права, — Марк наконец оторвался от записей и отложил ежедневник в сторону. — Она сработала, и это его отпугнуло. Точнее, отпугнул звук разбитого стекла. Каждый из нас знает, что некоторые витрины под охраной. Опергруппе и мне пришло оповещение.
— Значит, это не первое убийство?
— Нет. Может, сначала поешь? — он глянул на нее, как на глупое дитя.
— Я ем, ем, — кивнула Маша, уткнувшись в тарелку.
Марк пару минут смотрел на нее, будто принимая решение и наконец заговорил:
— Третье. Третья девушка.
Он вкратце пересказал ей события последних дней и замолчал. Пока он говорил, Маша уже успела доесть и слушала его, попивая вино.
— Значит, монстры существуют. Но вы как бы не монстры, а вполне нормальные ребята, работающие в тайной полиции? Теперь вам надо найти маньяка, который убивает девушек-акудзин странным способом, потому что акудзины не могут питаться акудзинами. Я ничего не упустила?
— Ну в принципе, все верно, — улыбнулся он.
— А человек может убить акудзина?
— Может, но это почти нереально. Во-первых, мы умеем прыгать в пространстве. Во-вторых, нас может убить фатальное повреждение органов. То есть, если ты выстрелишь мне в голову, я могу умереть, а если ты не очень меткая, то я залечу раны максимум за неделю.
— Жаль, а то у меня появилось жгучее желание придушить тебя за то, что втянул меня во все это.
— Виноват, — грустно улыбнулся Марк. — Здесь я очень виноват.
— А зачем? — Маша старалась говорить спокойно, она и была спокойна, но хотелось вызвать у него хотя бы чувства стыда, если, конечно, такие как он имеют хоть какие-то чувства.
— Сложный вопрос. Ты злишься?
— Да. Ты же четко сказал: маньяк может захотеть убрать свидетеля. А я вообще-то хочу прожить долгую и счастливую жизнь.
Он очень серьезно посмотрел ей в глаза:
— Мари, я никогда не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. Я виноват и несу ответственность. Но мне действительно нужен был именно человек, который посмотрел бы на акудзин со стороны, непредвзято. Понимаешь?
— Пока нет, — честно призналась она. — А что вы чувствуете, когда питаетесь нашими страхами? Ворон сказал, что мой страх вкусный.
Марк удивительно вскинул брови, не ожидая, что она так сразу переключится с обвинений на интерес:
— Ну… Это можно сравнить с едой, но мы не испытываем вкусовых ощущений. Это скорее, как разные оттенки удовлетворения.
— В каком смысле «удовлетворения»?
— Ты любишь мёд? — внезапно спросил он.
— Люблю.
— Так вот страх молодых девушек он такой же тягучий, сладковатый, как мед. Только представь, что ты не ешь мед, а ярко представляешь себе, как ешь его.
— Кажется, я поняла, — кивнула она. — Вы не едите эмоции, как простую еду, а получаете заряд положительных эмоций, сравнимый с поглощением любимой еды.
— Да, что-то типа этого, то есть это не осязаемо. Это нельзя потрогать. Очень сложно объяснить, наверное, это надо просто чувствовать, — улыбнулся он.
— Хорошо, эмоции молодых девушек — мед, а парней, детей, бабушек?
— По-разному. Люди уникальны. В плане эмоций и характера нет двух одинаковых. Да и не у всех девушек эмоции как мед, у некоторых как сок сельдерея. Зависит от самого человека. Эмоции мужчин более грубые… Ну это как женщины — варенье, а мужчины — это стейк. Более жёсткие. А дети самые вкусные. Как ягодное мороженое или мятный леденец.