Илья
Шрифт:
Пациентом был человек неожиданный - католический монах, непонятно как попавший в эти дикие места. У него была сломана нога и, кроме того, от дурной ли пищи или от лишений в пути, но в животе у него образовался гнойник, который Вольга и извлек сейчас своим колдовством. Монах был без сознания. Рядом с ним находился еще один странный путник, бывший с монахом в одной связке и не пожелавший покинуть его сейчас. Это тоже был иностранец, по виду - грек, говоривший по-русски внятно и чисто, но с заметным акцентом. Этот, по счастью, в помощи Вольги не нуждался: кроме ссадин
Закончив с монахом и оставив присматривать за ним грека, который, по его словам, тоже не был чужд целительству, Вольга взялся за Алену.
Напоив девушку отваром, от которого она впала в тяжелый сон, он махнул Илье, чтобы вышел, и взялся за дело.
Вышел из шатра часа через два, невеселый. "Шрам - ерунда, я выправил, тоненьким будет, когда нитки сниму, - сказал он, усаживаясь рядом с Ильей. - Но глаз вытек. Не вернуть. Тут уж ничто не поможет, и веко рассечено. Постарался, чтобы выглядело, как будто один глазок закрыт, но не уверен".
Он сидел усталый, сделавший свою работу так хорошо, как только можно, и казался совсем близким. Если когда-то змея и вползла по ноге юной девы, это было очень давно. Илья встал, сходил к костру, принес ему кружку взвару. Вольга кивнул благодарно, стал жадно пить.
"По счастью, она не понесла, - сказал он, прервавшись. Илья закаменел.
– Тут повезло, и вообще... Скажи, Илья, ты не так давно Великой матери не призывал?"
Илья дернулся от возмущения - и замер. Он вспомнил.
"Я заставил ведьму поклясться ее именем, - сказал он тихо, - это очень плохо?"
"Как сказать, - задумчиво ответил Вольга.
– С одной стороны, я чувствовал помощь своему знахарству по женской части. Хорошую помощь. Там все будет хорошо. С другой - ты, христианин, заставил кого-то клясться ею, как будто она есть. Ты признал ее существование, а значит, для тебя она есть и будет. А старые боги коварны и мстительны. Как и люди, что их создали. Вряд ли она тебя оставит".
Илья подумал, что, если мстительная злоба, направленная на него, будет платой за помощь этой тоненькой девочке, он согласен. И тут же обдало холодом: грешишь ведь, Илья. И как бы это боком не вышло.
****
Кроме полонян, ранены были два воина из дружинников. Не так, чтобы тяжело, но на коней пока им лезть не стоило. Так что, когда, проводив крестьян, дружина двинулась в обратный путь, в шатрах у ручья задержались семеро: Вольга, его пациенты, раненые дружинники, от помощи Вольги отказавшиеся, и грек. Для охраны - Илья Муромец и неожиданно вызвавшийся Алеша.
В день отъезда крестьян Алеша зашел в шатер, где под попоной лежала лицом к стене Алена, и со словами: "А вот и нам подарочек. Получено честнейшим путем, не сомневайтесь" - плюхнул на пол небольшой узел.
Знавшие Алешу Илья и Вольга тут же начали сомневаться.
Но узел приняли:
Вольга насмешливо фыркнул, Илья чуть улыбнулся, и Алеша почувствовал себя удовлетворенным.
****
Монах, которого звали брат Амадео, пришел в себя на следующий день, но был очень слаб. По-русски он говорил так, как обычно говорят путешествующие: мог сказать о своих нуждах и поблагодарить. Именно последнее и услышал от него Вольга, едва только больной очнулся. Брат Амадео благословил его на латыни и благодарил за спасение своей жизни по-русски. После этого, закрывая глаза от слабости, пробормотал еще что-то. "Он говорит, что вы содействовали свершению великой миссии", - усмешливо перевел грек, с любопытством глядя на Вольгу.
Был он невысок, темноволос, имел тонкий, с горбинкой, нос и яркие, быстрые глаза с острым взглядом. Одет был так, как одеваются в дорогу византийские торговцы средней руки, но торговцем, несомненно, не был. Назвался Мануилом.
Вольга остался невозмутим.
– Содействовать свершению великих миссий - мое обычное занятие, - пояснил он слегка оторопевшему греку.
****
– Мануил - доглядчик, - убежденно сказал Алеша, - императорский. Высматривать у нас тут послан.
– Они втроем сидели у костра; Алеша кидал в кипящий котел разделанных уток, которых Илья настрелял только что: готовил отвар для больных.
– Вряд ли, - тонко усмехнулся Вольга.
– Во-первых, Добрыня его видел и говорил с ним, но глаз на него не положил - спокойно уехал. А во-вторых... не тот человек.
****
Алена отказывалась есть. Она вообще от всего отказывалась, повернувшись лицом к матерчатой стенке шатра и накрывшись с головой попоной.
Вольга вышел с нетронутой мисой утиного отвара и покачал головой.
– Она умрет, - сказал он спокойно.
– Шрам - ерунда, и, в общем, последствия телесных мучений ей не угрожают. Но она не хочет жить.
Илья забрал у него мису, ложку и вошел в шатер.
Он сидел возле девушки и рассказывал ей о себе. Илья был не большой мастер говорить, предпочитал слушать, но теперь он говорил. Спотыкаясь, подбирая слова - и не выбирая слов.
Он рассказывал о своем детстве и о том, как жил, когда стал старше. Не скрывал ни одной стыдной подробности существования тяжелого взрослого беспомощного тела. Старался не забыть, передать как можно точнее любую маленькую радость: полосу теплого утреннего света на светлой доске пола, блеск сосулек за окном в тот самый день начала весны, когда начинают позванивать синицы , и зимние причудливые разводы на том же маленьком, затянутым бычьим пузырем окне, отсвечивавшие красным и золотым, когда разгоралось пламя топящейся печи... Слова уже были не важны: он знал, что она понимает.