Имаджика. Примирение
Шрифт:
И все же, несмотря на тишину, в воздухе витало нечто такое, что не позволяло Миляге повернуться и отправиться назад на Гамут-стрит. Это был запах, настолько слабый, что вонь кипящего асфальта забивала его почти полностью, и в то же время такой узнаваемый, что он не мог позволить себе проигнорировать даже те призрачные волны, которые докатывались до него в раскаленном воздухе. У этого тошнотворного аромата мог быть лишь один источник, а в этом городе — или, вернее, в этом Доминионе — был только один человек, имевший к нему доступ. Ин Ово вновь открыто, и на этот раз вызванные из него твари будут далеко не теми бессмысленными сгустками, которые он видел в Башне. Это существа совсем иного порядка. Он видел подобных и ощущал их запах лишь однажды, двести лет назад. Ветерок был вялым, так что запах не мог доноситься с Хайгейта. Сартори и его легионы были значительно
Дальше откладывать нельзя. Какая бы опасность ни открылась Юдит — если это вообще не плод ее воображения, — она пока имеет чисто умозрительный характер. Что же касается этого запаха и существ, что его источают, то о них этого никак нельзя сказать. Надо начинать приготовления немедленно. Он оставил свой наблюдательный пост и побежал обратно к дому, словно орды овиатов уже гнались за ним по пятам. Привидения бросились врассыпную, когда он завернул за угол и понесся по улице. Понедельник разрисовывал дверь, но когда он услышал зов Маэстро, мелки выпали у него из рук.
— Пора, парень! — закричал Миляга, взлетев на крыльцо одним прыжком, — Тащи камни наверх.
— Начинаем?
— Начинаем.
Понедельник просиял, издал радостный возглас и кинулся в дом, а Миляга на мгновение задержался, чтобы восхититься украшающей дверь картиной. Это был всего лишь набросок, но к большему Понедельник и не стремился. Он нарисовал огромный глаз, из которого во всех направлениях исходили лучи света. Миляга шагнул в дом, весьма довольный тем, что этот огненный взгляд будет встречать каждого, кто ступит на порог, — будь он враг или друг. Потом он закрыл дверь и задвинул засов. «Когда я в следующий раз выйду из дома, — подумал он, — поручение Отца будет выполнено».
Глава 57
Какие бы обсуждения и споры ни велись в храме Умы Умагаммаги, пока Юдит ждала на берегу, первый результат их был очевиден: прибытие новых адептов на остров было приостановлено. Волны уже не приносили с собой ни женщин, ни детей, а через некоторое время успокоились и вовсе исчезли, словно вдохновлявшие их силы были так заняты, что отложили в сторону все остальные дела. Юдит могла только догадываться, сколько времени длится ее ожидание, но изредка бросаемые на комету взгляды наводили на мысль о том, что измерять его надо в часах, а не в минутах. Интересно, понимают ли Богини, насколько срочным и безотлагательным является это дело, или проведенные в заточении века настолько замедлили Их реакцию и притупили чувствительность, что Они могут дискутировать в течение нескольких дней, не отдавая себе отчета в том, сколько времени прошло? Она укорила себя за то, что толком не объяснила Им неотложность вопроса. День в Пятом Доминионе скоро подойдет к концу, и даже если ее слова убедили Милягу на некоторое время отложить приготовления, то не станет же он ждать вечно, да и вряд ли его можно за это упрекнуть. Он располагает лишь коротким посланием, доставленным не самым надежным в мире вестником, и трудно ожидать, что оно побудит его отказаться от Примирения. Он не видел ужасов, что открылись ей над Бостонской Чашей, и, следовательно, не понимает, что поставлено на карту. По его собственным словам, он занят выполнением поручения своего Отца, и мысль о том, что это поручение может привести к гибели всей Имаджики, разумеется, не приходила ему в голову.
Дважды ее отвлекали от этих невеселых мыслей. В первый раз на берег спустилась молодая девушка, принесшая ей кое-какой еды и питья, которые она с благодарностью приняла. Во второй раз ей пришлось подчиниться зову природы и пойти на поиски укромного уголка. Конечно, стесняться отправления естественных надобностей на этом острове было абсурдно, и она понимала это, но все же оставалась женщиной из Пятого Доминиона. Может быть, в будущем она научится не придавать таким вещам значения, но на это потребуется время.
Когда она вернулась, песня у дверей храма, перешедшая в невнятный ропот и за тем совсем затихшая, зазвучала с новой силой. Вместо того чтобы снова сесть у воды, Юдит направилась к двери храма, обнадеженная тем, что поверхность водоема вновь покрылась волнами. Похоже, Богини приняли какое-то решение. Разумеется, ей хотелось как можно скорее его услышать, но она не могла избавиться от ощущения, что она — обвиняемая, которая направляется в зал суда.
На лицах собравшихся у порога женщин она заметила выражение напряженного ожидания. Некоторые улыбались, другие выглядели мрачно.
— Могу ли я войти? — спросила Юдит у девушки, которая приносила ей еду.
Та энергично закивала, хотя Юдит заподозрила, что ей просто-напросто хотелось ускорить процесс, задержавший очередь. Юдит шагнула в храм через жидкую дверь. Он изменился. Хотя ощущение того, что ее внешнее и внутреннее зрение слились воедино, не стало слабее, но то, что открывалось ей, было куда менее обнадеживающим. Нигде не было видно ни волшебных световых конфигураций, ни тех тел, что их порождали. Похоже, она была здесь единственным плотским существом, и ее встретило ослепительное сияние, куда менее нежное, чем взгляд Умы Умагаммаги. Она сощурилась, но веки и ресницы не могли спасти ее от света, который пылал скорее у нее в голове, чем на сетчатке. Она смутилась и хотела было уйти, но мысль о том, что где-то в центре этого сияния скрывается утешительная нежность Умы Умагаммаги, удержала ее.
— Богиня? — нерешительно позвала она.
— Мы здесь, — сказала Ума Умагаммаги.
— Мы? — переспросила Юдит.
— Джокалайлау, Тишалулле и Я, — раздалось в ответ.
То, что Юдит наконец-то разглядела в сиянии, не было иероглифами, которые предстали перед ней во время прошлого посещения. Увиденное теперь было похоже не на абстракции, а на волнообразные человеческие тела, парившие в воздухе у нее над головой. Это показалось странным. Почему, удостоившись вида первичных сущностей Джокалайлау и Умы Умагаммаги, теперь она должна была созерцать их менее совершенные обличья? Это не предвещало ничего хорошего. Неужели Они окружили себя презренной материей, потому что решили, что она недостойна видеть их истинный облик? Она попыталась разглядеть их черты, но то ли взгляд еще не привык к ослепительному свету, то ли Они сопротивлялись ей. Так или иначе ей пришлось довольствоваться тремя впечатлениями: Они были наги, Их глаза полыхали ярким пламенем, по телам Их струилась вода.
— Ты видишь нас? — спросил незнакомый ей голос. Должно быть, это была Тишалулле.
— Да, конечно, — сказала она. — Но… не полностью.
— Разве я тебе не говорила? — сказала Умагаммаги.
— Что говорили? — спросила Юдит и в следующее мгновение поняла, что это замечание было адресовано не ей, а одной из других Богинь.
— Необычайно, — ответила Тишалулле.
Юдит прислушалась к нежным интонациям Ее голоса, и тогда расплывчатый силуэт Богини предстал более ясно.
Лицо Тишалулле было восточного типа; Ее щеки, губы и ресницы казались абсолютно бесцветны. И однако лицо Ее отнюдь не было скучным и невыразительным — напротив, в нем жило невыразимое изящество, подчеркнутое мягким светом, струившимся из глаз. Тело под этим безмятежным ликом выглядело совершенно иначе. Вначале Юдит показалось, что вся его поверхность покрыта татуировками, которые воспроизводят на коже внутреннее строение организма. Но чем дольше смотрела она на Богиню (никакого смущения она не чувствовала), тем больше убеждалась в том, что татуировки эти движутся: они были не на Ней, а в Ней, и тысячи крошечных клапанов ритмично приоткрывались, пропуская взгляд внутрь тела. Она заметила, что клапаны делятся на несколько независимых областей, каждой из которых был присущ свой ритм движения. Одна волна поднималась вверх от ее паха (именно он и был центром их распространения); другие охватывали ее члены, доходя до кончиков пальцев рук и ног. Примерно каждые десять-пятнадцать секунд волны меняли направление, вновь открывая перед изумленным взором Юдит внутренний образ Богини.
— Думаю, тебе стоит узнать о том, что я встречалась с твоим Милягой, — сказала Тишалулле. — Я обняла его в Колыбели.
— Он больше не мой, — ответила Юдит.
— Это печалит тебя, Юдит?
— Ну какое ей до этого дело, — сказала Джокалайлау. — Его братец Автарх, изорддеррексский мясник, нагреет ей постельку.
Юдит обратила взгляд к Богине Снежных Вершин. Силуэт Ее был более трудноуловимым, чем у Тишалулле, но Юдит упорно не отводила глаз от спирали холодного пламени, сиявшего внутри Нее, и наконец спираль эта брызнула волнами ослепительного света. Мгновение спустя видение исчезло, но в этой краткой вспышке Юдит успела заметить парящую властную негритянку, взор которой пылал из-под полуприкрытых тяжелых век, а руки были сплетены в замок. Не таким уж грозным оказался ее вид, но, почувствовав, что взгляд Юдит пробился к Ее лицу, Она внезапно преобразилась. Глаза Ее ввалились, губы ссохлись и запали внутрь, черви пожрали свесившийся изо рта язык.