Имаго
Шрифт:
– Ребята, мы вас не видели!
Мы промчались мимо. В одном из дворов Лютовой перешел на шаг, оглянулся пару раз, заговорил уже почти спокойно, только голос вздрагивал, как натянутая струна:
– Да, так что там за стрельба была, а?.. Никто не знает?..
У подъездов на нас смотрели старушки, балдеющие тинейджеры. Кто-то спросил тупо:
– Мужики, что там за стрельба была?
– Не знаем, – ответил Лютовой. – Мы там не проходили.
– Ага, – сказала одна женщина с трубным голосом и властными манерами, такие обычно становились председателями месткомов
Соседи загудели подтверждающе. Лютовой тихонько ругнулся, что-то в нас не то, может быть, морды недостаточно обывательские. Мы прошли еще с десяток дворов, все время слегка петляя, потом кто-то тронул меня сзади за рукав и сказал тихо:
– Вот сюда. Быстро.
Дальше был спуск по бесконечной трубе. Металлические скобы, заменяющие ступеньки, предательски подрагивали под моим весом. Я опускался в полную черноту, снизу доносилось сопение, покряхтывание, потом и оно затихло. Руки занемели, я опускался все медленнее. Мелькнула мысль, что вообще-то можно разжать немеющие пальцы, ведь я уже все сделал даже здесь…
Снизу блеснул яркий луч фонарика. Я опускался внутри широкой трубы, каменные стены покрыты ржавчиной и плесенью. Лютовой уже внизу, фонарик наконец повернул, луч пошел шарить вокруг, высвечивать огромнейшую пещеру.
Я наконец опустился на самое дно, остановился, прислонившись к лестнице. Дыхание вырывалось с хрипами, а сердце наконец-то колотится, как у перепуганного воробья. Нет, не пещера, под ногами Лютового остатки бетонных шпал. Похоже, мы пробрались в один из метрополитенов стратегического назначения, здесь должны были ездить платформы с ракетами. Когда-то даже ездили.
Катэрына и Бродяга куда-то исчезли по дороге.
– Переждем здесь, – объяснил Лютовой. Он направил свет фонарика вдаль, но луч утонул в черноте, будто им посветили в ночное небо. – Сейчас район оцеплен, идут облавы. Как и принято, постепенно затягивают петлю к Центру.
Я спросил неверяще:
– А сюда не заглянут?
Он коротко усмехнулся.
– Что, разочарован?.. Колеса красиво на взлетной полосе, бензин в один конец… Придется харакирить, ведь в бою погибнуть не повезло!
Я оглядел серые стены, высокий бетонный свод, откуда в трех местах сочилась вода. Почти везде свод зеленый от плесени, неприятно блестит. Чернота уходит в обе стороны, а мы топчемся на стертых шпалах. Потом в кромешной тьме заблистали огоньки. Я насторожился, наконец-то вставил в автомат полный рожок взамен пустого.
– Это свои, – сказал Лютовой.
Он поднял фонарик, подвигал. В ответ начертили тоже некую абракадабру. Спустя десять минут из темноты вынырнуло с десяток молодых и не очень мужчин. Одеты кто во что, как и вооружены, двое вообще с виду настоящие новые русские, прикид тянет на десяток тысяч баксов, как такие рискнули спуститься в грязное вонючее подземелье…
Лютовой сказал властно:
– Все в диспетчерскую!.. Будем ждать.
На меня посматривали без особого любопытства, хотя я перехватил пару очень внимательных взглядов. Одно дело, когда человека допускают к участию там, наверху, другое – запускают сюда. Конечно, и наши спецслужбы, и юсовцы знают о существовании таких вот тоннелей, но здесь у них нет той наглой уверенности, что наверху. Здесь не задействуешь вертолеты и даже спутники, а жизнь, она ж одна, лучше живой пес, чем мертвый лев, лучше подать рапорт об увольнении, чем лезть в эти страшные норы. Сражаться с фанатиками на равных могут только фанатики, а откуда фанатики у юсовского режима?
А те, которые называют себя фанатиками прихода Юсы, могут только глотку драть, а за нее не прищемят себе и пальчика. Все в духе морали Юсы, все в духе ее морали…
Нас отвели и устроили на отдых в просторном помещении, где еще сохранились старинные столы, табуретки, даже диван, правда, деревянный, с резными ножками, богато украшенными резьбой подлокотниками и резной спинкой. Я улегся на дощатом полу возле остатков пульта, настоящего, старинного, с торчащими рычагами. Тогда они выглядели верхом техники, последним писком, эти красиво загнутые металлические штыри с кругляшками на концах.
Их торчит около десятка, это уже очень много для диспетчера тех времен. Это сейчас на пульте управления с полсотни клавиш, к тому же можно перенастраивать по своему выбору. А тогда вот здесь сидел человек, красиво и мужественно смотрел вдаль, держался за рычаги, двигал их, чувствуя, как силой его мышц, без всяких гидроусилителей… наверное, без них… переводятся стрелки, переключаются семафоры… Да это не такая уж и архаика, она и в моей навороченной машине еще сохранилась: коробкой переключения передач называется, тоже дергаю рычаги, как машинист паровоза Черепанова – Стефансона…
Лютовой побеседовал с боевиками, вернулся и присел рядом. Вскоре явились и Катэрына с Бродягой, она прощебетала мило, словно рассказывала о нарядах:
– Я слышала, они сейчас по Интернету проверяют всех.
Лютовой сказал успокаивающе:
– У меня в этот момент крутится диск с группой «Джи Аглы», а в Интернет я вошел еще полчаса назад, отметился на двух форумах, сходил на порносайт, смотрю новости науки… У меня прога там пашет по полной программе!
– Ну, – сказал Бродяга, – на порносайт вы и сами ходите, а вон новости науки зачем?
– Я ж ученый, – ответил Лютовой оскорбленно, – не знал?
– Гы-гы, – сказал Бродяга, – а кто же тогда ваш напарник?
Лютовой помолчал, все ощутили нечто серьезное, умолкли. Потом Лютовой сказал достаточно громко:
– Это тот, кто может потопить Юсу надежнее, чем залп из всех подлодок.
На меня поглядывали с удивлением и осторожностью. Я совсем опустил веки, притворился спящим. Одно дело – весело и беспечно говорить на соседской тусовке, где даже враждебно настроенный Майданов – само обаяние, другое – здесь, к чему подталкивает Лютовой. Эти ребята моложе, жестче, непримиримее. Скорее всего, сразу отвергнут, а доказать не смогу, нет сокрушающих доводов. Майданов поймет и тонкие доводы, шаткие, едва уловимые, а этим надо что-то убивающее наповал. Как религия, к примеру.