Имена мертвых
Шрифт:
«Юнкерс» врезается в опору.
В расширяющемся облаке огня видно, как П-образная вышка начинает рушиться, разваливаться; изувеченное тело самолета обрывает тросы, и висячая ферма колеблется, лишенная поддержки.
Аник бежит, что есть сил, к середине моста.
Буксир и две баржи прошли мост; проходит третья.
Перекинувшись через парапет, Аник примеривается — и прыгает.
Он летит в холодной пустоте, слыша, как нарастают за спиной грохот и скрежет.
Баржа нагружена песком. Его бьет о песок с размаха, ногу пронзает острая боль, лицо разбито, окровавлено.
Сплюнув кровь пополам с песком, он кричит оставшимся на обломках моста:
«Ну, все! Между нами — вода! Воду вы перейти не сможете!»
В ответ — тоскливый, злобный вой на много голосов: воет судья; волками воют эсэсовцы; воет клыкастый О’Коннор.
«Передайте хозяйке — я выиграл! Отныне и всегда все выигрыши — мои!»
Слабо освещенные фигуры на мосту уже совсем не похожи на человеческие. Некоторые стреляют по уходящей барже, но — тщетно.
«И запомните — меня зовут Аник!»
Обессилев, он садится на песок.
Ветер с моря гладит его волосы.
Боль стихает, она все слабее.
Караван барж выходит из устья Вагеля; над удаляющимся берегом разгорается рассвет.
Вскарабкавшись на верх песчаного гребня, Аник глядит вперед. Там из-за окоема спокойного моря величаво встают вершины островов, которых нет на карте, — то Лебединая Земля, последнее пристанище всех моряков.
Глава 8
Не прошло и четверти часа после выстрелов, как переулок Белер был отрезан от площади Аркераль и улицы Меллери яркими лентами полицейского ограждения, а люди в лиловом скопились так густо, как никогда здесь не бывало. За лентой возбужденно гомонили зеваки, сновали операторы TV с видеокамерами, репортеры поспешно и внятно наговаривали в микрофоны самую жаркую новость воскресного дня, ослепительно хлопали вспышки фотокамер, фиксируя безжизненные позы тел на тротуаре и в машине. Под лентой, проблескивая синими огнями, прополз микроавтобус «неотложки», чтобы сразу набрать скорость и понестись к клинике на Дредейн, где уже изготовились к срочной работе нейрохирурги и бригада торакальной хирургии.
— Труповозку в «Азию», на Белер. Два мертвяка. И в Институт судебной медицины, побыстрей.
—. Ну, что там этот третий? — спросил мимоходом старший инспектор «убойного» отдела.
— Плох. Дай бог, чтоб живым довезли.
— Били с позиции выше роста, одиночными. Оттуда, — указал криминалист. — Приличная дистанция, метров сто семьдесят.
— Осмотрите офис. Особенно крышу над входом.
— Кое-что есть, сьер инспектор, — сержант протянул прозрачный пакетик с тремя гильзами.
— Не автомат и не винтовка, — внимательно присмотрелся криминалист.
— Быстро отвезите оружейникам, пусть определятся, какой ствол.
— Старая школа, — умилился криминалист, сам далеко не юноша. — Нынешние и оружие бросят, и за гильзами им лень нагнуться…
— Латиноамериканцы, из Маноа, — докладывал старший инспектор начальнику отдела. — Мы поставили в известность «имми». Обнаружены средства связи и оружие. Работал снайпер с козырька над подъездом «Дьеннских электросетей». Третий умер минут пять назад на операционном столе от шока. Предварительное заключение — пистолет маузер калибра 7,63 миллиметра…
— Повторите — хиппи?! — шеф «убойной» конторы напрягся, вспоминая.
— Да, хиппи с этюдником. Длинные светлые волосы, усы, круглые очки. Одет в голубую блузу и джинсы. Лет тридцати или чуть старше. Рост около 180 сантиметров.
Глава отдела шумно выдохнул. Опять! в голове не помещается! и снова маузер.
— Сосредоточьте поиск на этой фигуре. Вызовите Веге, — бросил он помощнику. — Отправьте за ним машину, он мне нужен.
15.07
Веге только что возвратился с длительной прогулки — надо было дать нервам и сердцу время успокоиться, чтобы супруга, бдительная, как и он сам, не заметила, что он взволнован, и не привязалась с расспросами — отчего да почему? А тут звонок из управления — срочно!
— У нас форс-мажор, — пояснил шофер-капрал дорогой, — В «Азии» убили троих «латинос», вся управа ходит ходуном. Убийца скрылся, шеф затребовал вас. С возвращением, сьер комиссар!
Веге затаил улыбку.
— Сьер Веге, — подал руку шеф «убойного», пригласил сесть, — примите мои извинения, что вынужден тревожить вас в выходной день. Кажется, всплыло одно старое дельце, надо поднять материалы и перетряхнуть память. Не исключено, что и столичных ветеранов придется привлечь. Ознакомьтесь, сводка по происшествию. Я выделил главное.
Едва Веге прочитал строк двадцать, как понял, что гулял и отдыхал напрасно.
Хиппи с этюдником. Маузер 7,63 миллиметра. Восемь попаданий по трем целям без единого промаха с расстояния в 177 метров. Голова, шея, грудь — уверенные смертельные поражения.
Он вернулся глазами к отметкам времени. Первый звонок в полицию поступил в 14.15. Выстрелы прозвучали раньше. Сейчас — 15.32.
— Мне надо позвонить. Кое-что выяснить… Я буду говорить из приемной.
«Выйдите», — жестом показал он помощнику шефа.
Взвинченный Аник примчался домой в 14.46, сменив на извилистом пути внешность и одежду, а заодно спрятав оружие. Действовал он несуетливо, хотя внутри все пело злым и пронзительным голосом; не ослабло воинственное пение и по возвращении на Леикен-парк — лишь крепкий контрастный душ слегка утихомирил его, но возбуждение сохранилось даже после обтирания жестким полотенцем. Собранный и точный на акции, он почти всегда после дела чувствовал прилив энергии. Требовалось несколько часов, чтоб улеглось кипение души.
Иногда помогал бокал вина. Алкоголем Аник не злоупотреблял, а наркотиков даже не пробовал никогда. Убийство само по себе — наркотик, и порой Аник боялся ощущений, приходящих вслед за ним, но не было случая, когда вновь и вновь хотелось насыщения.
Повалившись на диван, он закрыл глаза и прислушивался к себе, закинув руки за голову. «Работа выполнена. Работа для себя, ради себя. Это необходимо было сделать. Теперь пора отдаться невидимым успокаивающим волнам и позволить им охладить воспламенившееся тело…»