Имена мертвых
Шрифт:
— Вот подам рапорт по начальству — там видно будет. Субординация должна быть…
— Что, была нахлобучка?..
— Иди ты… — незло отмахнулся Клейн. — Не мешай работать.
— Брось ты все, спать пора.
— Ну, сейчас — вот на место плату поставлю…
Аник ушел и с лестницы еще зазывал Клейна спать, пока не хлопнула дверь. Клейн работал недолго и скоро сложил инструменты.
Поднимаясь, он думал о странных снах, которые бывали у воплощенных и тех, кто близок к ним.
День Второй
Глава 1
Суббота,
Прожито — 25 часов 49 минут
Осталось жить — 46 часов 11 минут
Из форточки в комнату Аны-Марии веяло холодом, и, раздеваясь, Марсель начала зябнуть. Хорошо, что Лолита дала ей легкую пижамку! Марсель долго и старательно заворачивалась в верблюжье одеяло и понемногу устроилась в постели, как в мягком гнезде; тепло нежно охватило ноги и стало растекаться вверх по телу — было так приятно, что даже всклокоченные мысли улеглись, приглаженные масляной пленкой дремы, и голову перестало ломить, и всякий, даже малейший шум затих, сменившись снежным шепотом ночи.
«Завтра, завтра… — думала Марсель, утопая в подушке, — все завтра. Я устала, я хочу спать. Не хочу больше думать».
Волны сна закачали ее, она поплыла в обволакивающей темноте, пушистой и сладкой…
Кровать под ней тихонько скрипнула, и Марсель с досадой повернулась с боку на бок. Но заскрипело сильнее, кровать задрожала — Марсель недовольно приподнялась на локте и в блеклом заоконном свете увидела что-то необычное, пугающее, — вместе с дрожью кровати по потолку побежали тонкие трещины, а обои на стенах коробились, вздувались пузырями; глиняные индейские куклы запрыгали и застучали на подставке, стекла задребезжали — о! что это?!.
Комнату тряхнуло — скрежет! грохот! все заходило ходуном, со звоном упал ночник! посыпались книги и безделушки с полок! закачался платяной шкаф! «Ана-Мария! Ана-Мария! где же она, господи?! Лолита! где вы?!»
Ужас объял Марсель — кровать треснула и переломилась поперек, — она вскочила; еле держась на ногах, метнулась к двери — толчок пола отбросил ее назад, на спину, она больно ушиблась обо что-то, крича и не слыша себя, а рев и стон сотрясали дом, дом колыхался, рушился! зубастые разломы разрывали потолок, сыпались пыль и куски штукатурки, заискрила и бахнула синей молнией розетка, за окном полыхнул огонь и лопнули стекла, пожар ворвался в комнату! растрепанная Марсель доползла на четвереньках до двери, дернула ручку — перекошена, не открыть! а потолок уже обваливается! что-то грохнулось сверху в углу! Марсель судорожно оглянулась…
Там, в окне, в языках желтого пламени, метались, били крыльями и пронзительно пищали хвостатые твари, разевая хищные пасти.
«Гад! Подонок! — бешено выкрикивала Марсель, хватая и швыряя в них что попало, то и дело падая от сотрясений дома. — Ну, где ты там?! что прячешься?! я же знаю — это Ты пришел! ну, высунь хоть морду, змей!»
Дом трясся, как студень, прерывистый громоподобный рев глушил слабые крики Марсель, штукатурка падала на нее, летели осколки кирпичей, и горячая вода выбросилась фонтаном из лопнувшей трубы; из окна сквозь пар набрасывалась на нее изголодавшаяся адская сволочь, и она едва успевала отшвыривать от себя сильных чешуйчатых гадин — шмякаясь на пол, они визжали и бежали снова к ней на крысиных лапках, хлопая голыми
«Вот тебе! на, получай!» — в ярости Марсель стала сильней и не боялась, как прошлой ночью; к ней было не подступиться.
Рев вдруг оборвался грозной тишиной — раз-другой, слабея, пророкотал подземный гром, и скоро один огонь потрескивал за окном, хлюпала вода, разливаясь по захламленному взгорбившемуся полу; раздавленная тварь тяжело дергалась рядом, стучала хвостом, издыхая.
Сипло дыша, Марсель отбросила со лба налипшие волосы, утерлась рукавом пижамы. Тишина становилась зловещей.
«ИДИ», — позвал сзади далекий хор.
Метнув взгляд через плечо, она увидела, как из щелей по обводу двери сочится лучами холодный свет. «ИДИ-И-И-И…»
«Вот еще», — шепнула она.
«К НАМ-М-М», — гулко, как колокол, звал сонм поющих голосов.
«Не пойду», — сказала она одними губами.
Уж лучше драться, чем вот так…
«К НАМ-М-М».
«Убирайтесь вон!» — крикнула она, сжав кулаки.
Далеко, словно в конце тоннеля, за дверью раздался одинокий ехидный смех — и смолк.
«К НАМ-М-М. ИДИ-И-И…»
Она зажмурилась — проснуться! скорей проснуться! просыпайся же, Соль!..
«К НАМ-М-М».
«Меня в Ад зовут. В Ад. Я мертвая. Мне все приснилось — Клейн, Лолита, профессор. Это было наваждение, грезы перед концом. Я умерла. Я осуждена».
«Марсель! иди, глупенькая!» — весело хохотнула за дверью Аурика, что лет пять, как наглоталась снотворных таблеток из-за красавчика Луи.
«Марсэ-эль, — постучалась Аурика, — ты скоро?»
«Да воскреснет Бог, — быстро шептала Марсель, — да расточатся враги Его…»
«Дверь-то открыта», — звала ее Аурика.
«Ну и входи», — грубо отрезала Марсель.
«Чего боишься-то? — поддразнивала Аурика. — Ты уже наша».
«Мне так не кажется», — Марсель, конечно, кривила душой, но ведь язык не отсохнет.
«Да будет тебе безгрешной прикидываться. Заходи, трусишка».
«Если я сама не открою, — думала Марсель, — оттуда мне тоже не откроют. Это рубеж. А если в окно вылезти?..»
Пятясь на цыпочках, она оглянулась — тьфу ты! на подоконнике твари сидят, нахохлились.
«Да-а, попробуй, убеги из Ада…»
«Или — взять что потяжелей, вот — стул, скажем, и стулом их…»
Одна тварь каркнула по-вороньи, показав полную пасть зубов.
Ни туда, ни сюда!
Не стоять же здесь всю вечность до Судного дня…
«Я иду, — сказала громко Марсель. — Отойди-ка в сторонку».
Она решительно распахнула дверь.
Аурики не было — ни рядом, ни вдали, нигде.
Там был подземный гараж — широкий проезд под низким серым потолком, освещенный рядами люминесцентных ламп; шеренгами уходили вперед и расходились по сторонам квадратные бетонные колонны; как полагается, в очерченных белыми линиями пронумерованных местах парковки аккуратно стояли автомобили — много! полный гараж! только они… Они все разбитые. Иные — вдребезги. Зияли окаймленные неровными остатками стекол проемы, отблескивали лаком смятые, скорченные последней судорогой кузова, криво упирались в бетон вывороченные колеса, сверкали зеркальные глазницы выбитых фар; кое-где просто лежали груды обезображенного металла, блоки цилиндров, какие-то жалкие в своей ненужности железные потроха.